Юрий Волошин - Зеленые холмы Винланда
Поспеть бы! К морю поспеть! Там, в камышах, лодка укрытая! На ней выйти в море и – прости-прощай!
Потянуло прохладой и солью, запахом гниющих водорослей.
– Чуете море? – прохрипел Тили.
– Я чую смерть за спиной, – ответил Канут-кубарь, обливаясь потом.
– Еще немного, и будем в своей лодке! – бодрил Тили, хотя сам был в том не уверен.
К лодке-то поспеют, но в нее еще и самим перегрузиться надобно и добычу туда перегрузить. А юницы-склеринги очнулись, прокашлялись, извивались на дне пироги, коготки выпустили, порывались цапнуть за ногу, а то и за борт прыгнуть. Пришлось Гру-корсару отвлечься на мгновение от гребли, утихомирить юниц кулаком по голове.
Река расширилась, берега отдалились. Расстояние между беглецами, держащимися середины, и преследователями увеличилось. Но и в скорости пирога потеряла – течение замедлилось. Массачузы, прыгая с камня на камень, уже нагнали и даже перегнали пирогу. Им осталось дождаться, когда она пойдет к берегу – к тому или иному.
И там, и там уже ждут склеринги, потрясая каменными топорами, готовя очередную стрелу к полету.
Эх! А как все хорошо начиналось! И как все оплошно закончилось! Одно остается – забыв о лодке, укрытой в камышах, не приближаясь к берегу, выйти в море на утлой пироге и попытаться… Как раз та попытка, которая пытка. Далеко на пироге не уйдешь. Кувыркнется она от первого же пинка морской волны, все на дно отправятся – и добытчики, и добыча. Если все же удержаться на зыбкой воде, то в скорости они потеряют вовсе.
А массачузы наверняка в камышах наткнутся на припрятанную лодку и, при всем своем неприятии моря, попробуют нагнать. И ведь нагонят, всего ничего отплыв.
Так что? Сдаться? Э, нет! Если выбирать, сразу ли принять смерть лютую от разъяренных склерингов или еще немного помучиться, то желательно, конечно, помучиться. Вот она, излучина, а за ней сразу море!
Пирога преодолела последний изгиб реки. Склеринги с шумом ворвались в прибрежный камыш, налаживали стрелы, чтобы все-таки достать беглецов. Могут, могут достать! Не на бегу, чай, тетиву спустят, не впопыхах, а утвердившись, прицелившись, ожидая, когда пирога окажется на линии выстрела.
– Пропали! – визгнул Тили. – Совсем пропали!
Он сидел на носу пироги, спиной к морю. Видел, как склеринги припали на одно колено, натягивая тетиву.
Гру-корсар и Канут-кубарь море увидели и взревели в один голос. И то был не крик отчаяния.
– Наши!!! – взревели Гру-корсар и Канут-кубарь. – Наши!!!
Какие тут могут быть наши?! Тили оглянулся на море. Не далее чем в полумиле от них покачивался кнорр. Обводы судна выдавали принадлежность к викингам. Парус спущен. Кто бы то ни был, но всяко лучше, чем склеринги!
Наши, наши! Вперед, вперед! Только бы теперь в самую последнюю минуту перед нежданным спасением не быть сраженным стрелами массачузов!
Тренькнули спущенные тетивы. Свистнули стрелы. Беглецы невольно пригнулись, вжимаясь в пирогу. Но стрелы полетели не в их сторону. Стрелы ударили из камышей у самого берега, до которого еще не добежали массачузы. Ударили им, массачузам, навстречу. И поразили. Дикий разноголосый вой раздался над рекой. И отдаленно знакомый клич из камышей перекрыл разноголосую агонию:
– Бей краснокожих собак! Бей их! Рази, не жалей!
Аульв?! Аульв!!!
4
– Ого-го-го! – возрадовался Ньял, углядев с башенки лодку. – Вернулись! Ого-го-го! – руками замахал, подпрыгивая в нетерпении. – Быстрее гребите! Заждались совсем! Где вас носило?!
Где, где… Так они и сказали, Тили с Гру и Канутом!
Вернулись незадачливые похитители мрачнее туч, обложивших небо. На расспросы Беляна ответствовали, что с рыбой не повезло, совсем без нее вернулись. Да и не до нее было. Дескать, отнесло каким-то неведомым течением далеко и мимо. Еле выгребли к усадьбе, замаялись, обессилели. День-ночь и день-ночь выгребали. Хорошо, живы остались. Им бы поесть-попить да чуток поспать. А там они готовы и на службу караульную заступить, на башенку. Сегодня – нет, но завтра – уже.
Хмурился Белян, чуя не то, но понять не мог, что же за не то такое. А не то – вот какое…
Юниц-склерингов Тили с Гру и Канутом не привезли. Остались юницы на дне морском, когда рыжий Аульв со товарищи надругался над ними изрядно. Всей ватагой мучили, насиловали. Потом животы вспороли и с кнорра в море сбросили на корм рыбам. И то! Для Аульва юницы-склеринги – не твари божьи, а собаки краснокожие. А Тили с Гру и Канутом даже не перепало, не попользовались. Да не о том исландцам сокрушаться надо было. Им бы самим уцелеть среди Аульва и его людей. Наши, да не наши. Рыжему борову довелось уже показать свое отношение к нашим, которые для него не наши. Холмов могильных на месте первой стоянки…
И вот снова приплыл украдкой, чтоб завершить начатое. Не нашел никого на прежнем месте, вдоль берега двинулся ночами темными, пережидая день.
Только и уцелели Тили с Гру и Канутом, когда сговорились с Аульвом, приняли все слова его тайные к исполнению. А как иначе? Кто силен, тот и прав. Белян, конечно, тоже не слаб. Но как скажешь Беляну, что не рыбу они ловили, а жен? Как ему скажешь, почему тогда без жен вернулись? Как скажешь, что склеринги не сегодня завтра способны нагрянуть, жаждя мести за похищенных юниц, за пораженных в камышах соплеменников? Нет, лучше тишком-молчком. А там… как получится.
* * *
Получилось так, что следующей ночью вызвались на караул все трое – Тили-обжора, Гру-корсар, Канут-кубарь. В очередь на всю ночь. Остальным исландцам намекнули мельком, чтобы не спали те. Словом не обмолвились, но дали понять.
А новгородцев избегали, сторонились. Особенно Ленка с его новоявленной скво. При виде Ту-ки-си и вовсе вздрогнули, будто привидение явилось. Ну да. Юницы-склеринги для бледнолицых – на одно лицо…
Ньял молодой ежился, понять не мог. Что-то в воздухе повисло, а что – не понять.
Сивел на берег пустынный вышел, камешки пошвырял в воду, плечами пожал. К Беляну обратился:
– Чуешь, братка, на душе неспокойно как-то.
– Чую, Сивка. Но все думаю, почему?
Ленок присоседился к ним. Вроде невзначай спросил:
– А что это у Торма? Никак топор?
– Ну топор, да. Эка невидаль!
– Так ведь закопали мы топор его, помнится. В знак дружбы со склерингами.
– Тоже верно! Или другой какой топор у него объявился?
– Откуда другому-то взяться?
– Тоже верно! Пойдем, посмотрим?
Пошли. Бугорок разгребли, где тот топор схоронили. Ничего не нашли в песке. Может, не там рыли? Да нет, там. Вот рядом – бугорок, под которым склеринги свое закопали. Не стали второй бугорок разгребать. Ясно, что томагавк… да, так Ленок назвал каменный топорик, навострившись в языке массачузов… ясно, что томагавк там и есть.
