Саймон Скэрроу - Римский орел
Урок уже утомил Макрона, и он не прочь был прерваться, к тому же уклончивость паренька пробудила в нем любопытство.
— Давай, говори, и по-быстрому! — потребовал он.
— Ну, правда же, командир, — взмолился Катон. — Это… не важно.
— Важно или не важно, судить буду я. Говори. Это приказ. Я не допущу, чтобы мои люди ходили с потерянным видом, будто лунатики, я все равно докопаюсь до правды. Вы, сопляки, или задираетесь один к другому, или думаете о бабах. Я прав? Что у тебя? Первое или второе? Кто тебя задирает?
— Никто, командир.
— Это малость все проясняет, не так ли? — Макрон подмигнул. — И кто же она? Лучше, если не супруга легата. Или тут же пиши расписку, что в твоей смерти повинен лишь ты.
— Нет, командир! Это не она, командир! — воскликнул, совсем растерявшись, Катон.
— Тогда кто? — потребовал ответа Макрон.
— Одна… рабыня.
— И ты хочешь сойтись с ней поближе, так?
Катон уставился на него, поколебался, потом кивнул.
— Так в чем же загвоздка? Предложи ей несколько побрякушек, и дело в шляпе. Я не знал ни одной рабыни, какая не раздвигала бы ноги за цацки. Ну, говори, какова она из себя?
— Просто красавица, — ответил Катон.
— Ясно! А что ей нравится? Что она любит?
Катон покраснел.
— По правде сказать, я мало что о ней знаю.
— Ну так узнай. Спроси ее, чего она хочет, и все будет в порядке.
— Все не так, командир. Похоть тут ни при чем.
— Похоть? Кто тут толкует о похоти? Просто ты хочешь ее поиметь, я правильно говорю? Стало быть, такова твоя стратегическая задача. Дальше действуешь по-военному. Применяешь нужную тактику, умелым маневром занимаешь выгодную позицию и обеспечиваешь себе полный триумф, а потом скорым маршем отходишь. Или оккупируешь занятую территорию. Это уж, как ты решишь. Или как сложится обстановка.
Макрон, весьма довольный своим рассуждением, рассмеялся.
— Командир! — одернул зубоскала Катон. — Это… не то. Это… совершенно другое.
— Тогда объясни, о чем ты толкуешь.
Катону и впрямь вдруг захотелось излить свою душу хотя бы вот этому грубому, но довольно славному и хорошо относившемуся к нему крепышу, но он вдруг осознал, что ничего толком не может сказать. Не то чтобы у него не хватало слов — их была целая прорва, и в виде цветистых сентенций, и в виде рифмованных строк, однако все это никоим образом не сопрягалось с тем томлением, что разрывало на части его бедное сердце. Вся любовная лирика, до сих пор приводившая Катона в благоговейный восторг, вдруг стала восприниматься набором банальностей, и он, сокрушенный столь стремительной девальвацией своих внутренних ценностей, надолго умолк.
Макрон устал ждать.
— Чем же таким, скажи на милость, эта девица отличается от всех прочих? — вновь стал расспрашивать он. — Что в ней такого, чего нет в других? Говори же.
— Я… я не знаю, — признался Катон.
— Просто тебя зазнобило, и все?
— Вроде того, командир.
— Ну так дай ей понять, что она тебя интересует и что ты готов заплатить ей столько, сколько она запросит. Разумеется, в разумных пределах. Не стоит приучать к девицу к излишествам и вздувать цену для ребят, которые захотят попользоваться ею после тебя. Договорись с ней и действуй.
— Но… — Катон пощелкал пальцами, пытаясь выразить свою мысль. — Мне бы хотелось более тесных и более длительных отношений.
— С рабыней? Не смеши людей, парень. Это не лезет ни в какие ворота.
— Ты прав, командир, — согласился поспешно Катон, осознав, что разговор заходит в тупик. — Может, продолжим занятия? Дело есть дело.
— Ну так и не тяни, а смелей приступай к своему делу. — Макрон ухмыльнулся.
— Да, командир. Ну-ка, что это за буква?
Катон протянул центуриону табличку. Тот покачал головой.
— Ну и упрям же ты, малый. Вижу, уперся и стоишь на своем. Ни в какую тебе неохота говорить об этой девице. С другой стороны, оно, может, и правильно, а?
— Так что же с буквами? Мы продолжаем?
— Сказать по правде, — хмуро отозвался Макрон, — охренеть от них можно, от твоих букв. Да и от тебя, кстати, тоже.
ГЛАВА 19
К ночи накануне выступления легиона каждую транспортную единицу его неоднократно проверили на готовность и прочность, а все колеса щедро смазали колесной мазью. Подводы и повозки, груженные необходимым в походе имуществом и снаряжением, выстроились длинными рядами. Вьючные и тягловые животные дожевывали в своих временных загонах за стенами крепости остатки зимнего корма. Писцы, интенданты и прочие штабные служащие, работавшие в последнее время без продыху, теперь были свободны. На прощание они напропалую кутили, кто в лагере, кто в палатках торговцев. Многие покупали у местных германскую брагу, к которой за время пребывания на Рейнской границе успели привыкнуть. Более трезвые и опытные легионеры в последний раз проверяли подгонку снаряжения и, главное, обувь. Что и неудивительно, ведь от лагеря до побережья им предстояло прошагать три сотни миль.
Вся документация легиона уже лежала в погруженных на повозки и опечатанных сундуках, все задолженности местным торговцам были погашены. Семьям командиров, отправлявшимся на юг, в Италию, выдали подорожные, предоставили транспорт и для охраны выделили конный отряд, которому предписывалось сопроводить обоз до Корбументума, а затем повернуть на запад и догнать легион.
По сделавшимся непривычно просторными помещениям опустевшего штабного здания гуляло гулкое эхо. Впрочем, в одной из комнат все еще корпела над чем-то небольшая группа писцов. Проходя мимо них, Веспасиан бросил взгляд на разложенные на столах документы.
— Что это такое?
— В каком смысле, командир? — спросил старший писец, вскочив со стула.
— Над чем вы работаете?
— Размножаем письма госпожи Флавии, которые она намерена разослать всем ведущим работорговцам империи. Она предлагает им сообщить ей характеристики всех имеющихся у них рабов-педагогов.
— Понятно.
— Она сказала, что это твой приказ, командир.
В тоне писца безошибочно угадывалась обида, и Веспасиан почувствовал себя виноватым перед этими хорошо знающими свое дело парнями, вынужденными за полночь, в то время как их товарищи пьют вино, играют в кости или лапают шлюх, заниматься работой, явно не имеющей отношения к их прямым служебным обязанностям.
— Ну, письма, конечно, дело важное, но не столь срочное, чтобы оно не могло потерпеть до утра. Ничего не случится, если вы закончите их завтра. А сейчас все свободны.
— Благодарим, командир. Ребята, все слышали, что сказал легат?
