Амеде Ашар - В огонь и в воду
— Вы, значит, думали, что принесенная вами бумага настолько важна, что, не зная меня и не желая себя назвать, вы сочли себя вправе настаивать, чтобы я принял вас немедленно?
— Вы сами увидите это сейчас, я же вовсе не знаю, что заключается в этих бумагах.
— А! — отвечал граф де Колиньи с видом любопытства.
Он протянул руку и Югэ подал ему пакет.
При первом взгляде на адрес граф де Колиньи вздрогнул, совсем не стараясь скрыть это движение.
— Графиня Луиза де Монтестрюк! — вскричал он.
Он поднял глаза и взглянул на стоявшего перед ним незнакомца, как будто отыскивая в его чертах сходство с образом, воспоминание о котором сохранилось в глубине его сердца.
— Как вас зовут, ради Бога? — спросил он, наконец.
— Югэ де Монтестрюк, граф де Шарполь.
— Значит, её сын!
Граф де Колиньи постоял с минуту в молчании перед сыном графа Гедеона, восстанавливая мысленно полустершиеся черты той, с которой он встречался в дни горячей молодости, и неопределенная фигура её, казалось, выступала из далекого прошлого и рисовалась в воздухе, невидимая, но ощущаемая. Вдруг она предстала перед ним вся, такая, кокой она была в час разлуки, когда он клялся ей, что возвратится. Дни, месяцы, годы прошли прошли длинным рядом, другие заботы, другие мысли, другие печали, другая любовь увлекли его и он уж не увидел больше те места, где когда-то любил и плакал. Как полно было тогда его сердце! Как искренно он предлагал ей связать свою жизнь с её судьбой!
— Ах! Жизнь! — прошептал он, — как все проходит…
Он подавил вздох и, подойдя к Югэ, который смотрел на него внимательно, продолжал, протянув ему руку:
— Граф! Я ещё не знаю, чего хочет от меня ваша матушка, графиня де Монтестрюк, но что бы это ни было, я готов для вас все сделать.
Он сломал черную печать и прочел внимательно несколько строк, написанных той, кого он называл когда-то просто Луизой. Глаза полководца, который видел так много льющейся крови, подернулись слезой и взволнованным голосом он произнес:
— Говорите, граф, что я могу для вас сделать?
21. Король солнце
Югэ в нескольких словах рассказал графу де Колиньи, в каком он находится положении: дуэль, засада, сражение, погоня, найденный приют в таком доме, где честь не позволяла ему оставаться, в какое затруднение поставлен он всеми этими приключениями и, наконец, какой помощи он просит у графа в минуту крайней опасности. Он рассказывал все с полной откровенностью и, понемногу увлекшись, рассказал о всей своей жизни с момента отъезда из Тестеры. Его рассказ поразил графа Колиньи, который усадил Югэ возле себя.
— Во всем этом, — сказал он, когда Югэ закончил свой рассказ, — нет ничего, что бы я сам не сделал, если бы был на вашем месте. Кого поразили вы вашей шпагой и кто затеял ссору? Вас задел какой-то искатель приключений, один из тех бездельников, которые так и просятся на виселицу. Вы уложили его на мостовую ударом шпаги, что уж проще! Вот расставленная против вас засада — другое дело… Вы никого не подозреваете в этой низости?
— Никого. Вы же не считаете, что только злоба Брикетайля может служить достаточным объяснением?
— Дуэли — пожалуй. Но засада, записка, приглашающая вас на свидание, где вы встречаете вместо ожидающей вас женщины вооруженный дозор, — тут все усложняется. Есть кто-нибудь, кому было бы выгодно погубить вас?
— Никого не знаю.
— Вы говорили мне о соперничестве между вами и графом де Шиврю.
— Да, но соперничество открытое, нас связывает искренняя дружба. Он был секундантом на моей дуэли.
— А кавалер де Лудеак был секундантом у этого капитана д'Арпальера, в котором вы узнали вашего старого знакомого Брикетайля? Ну, а ужин, за которым у вас произошла ссора с этим бездельником, ведь его затеяли Шиврю со своим другом, не так ли?
— Как! Неужели вы можете предположить…
— Мой милый Югэ, позвольте мне называть вас так, я имею на это право по своим летам, вы не знаете ещё придворных. Этот самый Шиврю, рассыпающийся перед вами в уверениях дружбы, которые вы принимаете с полной доверчивостью, такой человек, который не отступит ни перед чем, чтоб только устранить препятствия на своем пути! Он знатного рода, состояние у него большое, но, говорят, и долгов много, и он был бы непрочь украсить свою голову герцогской короной. Ну, а та, которая могла ему дать эту возможность, сама позволила вам добиваться её руки… Я был бы очень удивлен, если бы Шиврю вас не возненавидел!
— Беда в том, что Провидение не на моей стороне.
— Ну, так я берусь кричать вам на каждом шагу: берегитесь!
Колиньи отодвинул развернутый на столе план, который он рассматривал, когда Югэ вошел к нему.
— Завтра, — сказал он, вставая, — мы пойдем с вами к королю.
— К королю! — вскричал Югэ.
— А почему бы и нет? Вы хорошего рода, я сам представлю вас. Бывают случаи в жизни, когда надо брать быка за рога. В вашем положении сейчас именно такой случай.
Колиньи позвонил. Вошел лакей.
— Граф будет жить здесь, приготовьте ему комнаты.
— Вы позволите мне дать тоже приказание?
— Прошу вас.
Югэ обратился к ожидавшему лакею.
— Пойдите, пожалуйста, к подъезду. Там меня ожидают два человека, одного, с тележкой, зовут Кадур, а другого, с корзиной на спине, Коклико. Это мои друзья. Попросите их сюда.
Колиньи посмотрел на него с удивлением.
— Я не могу, — объяснил Югэ, — оставить двух своих слуг, которые всегда готовы рисовать для меня жизнью.
Через минуту Югэ представил Колиньи Коклико и Кадура, которые уже пристроили в конюшне тележку и корзину.
— Нельзя знать, что случится, и, может быть, они нам ещё понадобятся, — сказал глубокомысленно Коклико.
Граф де Колиньи пользовался милостью Людовика XIV, который не забыл, как открыто наследник великого адмирала отделился, в смутное время Фронды, от принцев и перешел на сторону короля, когда дела его далеко ещё не были в хорошем положении. Эти милости давали графу при дворе видное положение, но он должен был постоянно бороться с принцем Конде, старинная злоба которого не слабела с годами. Вот это-то личное влияние и хотел использовать Колиньи в пользу Монтестрюка, решив действовать смело и быстро.
На следующий день он вместе с Югэ поехал Фонтенбло, где находился двор, назвал своего спутника дежурному шталмейстеру и стал на таком месте, где должен был пройти король по возвращении с охоты.
Трубы возвестили вскоре приезд Людовика XIV, который появился в сопровождении толпы егерей и дам. Другая толпа ожидавших дворян бросилась во двор поклониться королю, и потом вслед за ним вошла в парадные залы дворца, среди пажей и камер-лакеев, освещавших путь факелами и свечами. Это торжественное движение вверх по широкой парадной лестнице служило символом блестящего царствования короля, достигшего в то время высшей степени славы и величия. Ослепленный окружающим, Югэ пошел вслед за Колиньи в галерею, где только что остановился король.
— Граф де Шарполь, нарочно приехавший недавно из Арманьяка, чтобы иметь счастье поклониться вашему величеству и лично выразить желание посвятить себя службе вам, — произнес Колиньи с низким поклоном.
— Очень рад приезду графа де Шарполя к моему двору, — отвечал король, который уже начинал выказывать свое расположение к молодым людям и которому лицо Югэ сразу понравилось.
— Граф де Шарполь хочет ещё просить ваше величество не отказать ему в милости, — продолжал его покровитель.
— Уже! — ответил король, улыбаясь немного насмешливо, но не без благосклонности.
— Я хочу, чтобы признательность ознаменовала первый же день, когда мне было дозволено представить себя в распоряжение вашего величества, — отвечал Югэ с почтительной смелостью.
— Говорите, — продолжал король, обращаясь к Колиньи.
— Он имел несчастье встретить одного искателя приключений и, по роковому стечению обстоятельств, был вынужден обратить против него шпагу и уложить на мостовой доброго города Парижа.
— Дуэль! — произнес король, нахмурив брови.
— Я не был бы здесь, и ваше величество хорошо это изволите знать, если бы дело графа де Монтестрюка не было правым. Он был вызван и должен был защищать свою жизнь против недостойного противника, который прежде ещё изменил у графа Шарполя законам гостеприимства.
— Если так, то я прощаю и надеюсь, что впредь вы не забудете почтения и повиновения издаваемым нами указам.
— Это ещё не все, государь. Вследствие этой дуэли графа де Шарполя заманили в засаду и он вынужден был защищаться против ночного дозора, который напал на него. Он вынужден был опять обнажить шпагу, и опять была пролита кровь.
— И я тем более об этом сожалею, — сказал Югэ, — сохраняя спокойное и почтительное положение, — что все честолюбие мое при отъезде из провинции, состояло в том, чтобы пролить всю мою кровь, до последней капли, для славы вашего величества.
