Мэри Хоффман - Город Масок
Ночь в камере была ужасной. Там было темно, гораздо темнее, чем в ее спальне в Торроне или здесь, в доме Леоноры, потому что ни в самой камере, ни в коридоре не горело ни свечей, ни факелов. По крайней мере постель была достаточно чистой, но она всю ночь просыпалась из-за шороха сена, которым был набит ее тюфяк. У нее не было никакой надежды на спасение, ведь действительно совершила преступление, в котором ее обвиняли, так что, если у обвинения есть свидетели,—ей конец. Конечно, она заранее знала о наказании, но когда она строила свои планы, то основывала их на предположении, что ее не поймают. Тогда она предполагала,, что когда станет мандольером и со временем все раскроется, то тот факт, что она девушка, привлечет к себе все внимание, и никто не вспомнит, в какой день она поступила в Школу. А за то, что претендент мог оказаться особой женского пола, никакого наказания не оговаривалось.
Теперь она должна была посмотреть правде в лицо: за преступление, которое она совершила, ее приговорят к смерти на костре. Никто никогда не нарушал правила Запретного дня, но ни у кого не было никаких сомнений по поводу того, что было бы, если бы его нарушили.
Людей казнили на костре и за другие преступления, например, за государственную измену, — несколько казней даже было совершено при ее жизни. Она знала, что костер обычно располагается меж двух колонн, защищавших водный путь в город на вершине одной из них стояла статуя Маддалены, а на вершине другой — крылатый овен. Подобные казни были публичными: беллецианцы считали, что тот, кто предал свой город не заслуживает милосердия и жалости.
Сама Арианна никогда не присутствовала на казни, родители ни за что бы не привезли ее на такое ужасное зрелище, но она видела то, что остается после такого костра, а воображение у нее было очень живым Здесь, в темнице Герцогини, было очень легко представить пламя, запах собственной горящей плоти и боль. Арианна не могла вынести всего этого и громко закричала, но ее никто не услышал.
И сразу после этого случилось нечто совершенно фантастическое. Видение Люсьена возникло прямо в ее камере: он был окружен странно одетыми людьми и смотрел прямо на нее. Лицо его выражало такую боль и страдание, что Арианна сразу забыла о собственных переживаниях. Это продолжалось буквально одно мгновенье, но после этого она почувствовала себя гораздо спокойнее. До, она была в опасности, но то же самое касалось Люсьена, который был абсолютно невиновен.
Он ничего не знал о законе и не мог знать, что нарушает его. Но это, не спасет его, так как ему никто не поверит. Арианна почувствовала себя виноватой — ведь он мог гораздо быстрее вернуться домой, если бы она не потащила его за собой в то утро.
Думая о том, как помочь ему и как передать весточку Родольфо, Арианна погрузилась в беспокойный сон.
Люсьеи чувствовал себя гораздо лучше. У него еще раз появилось это ужасное ощущение — когда он проходил между двух колонн возле остановки вапоретто, но быстро прошло. Оглянувшись.
Люсьен обратил внимание, что Только туристы проходили между колоннами. — все местные обходили колонны, даже если очень спешили. Он подумал, что надо посмотреть в мамином путеводителе, что это значит.
— Здесь говорится, — сказала она,—что на вапоретти можно купить проездной билет. Давай-ка сделаем это. Дэвид, давай купим три недельных постоянных и будем передвигаться всюду по воде, как настоящие венецианцы.
Люсьен улыбнулся се энтузиазму, и она улыбнулась ему в ответ се тревога за здоровье сына немного отступила. Привезти его сюда на каникулы было действительно хорошей идеей, и сейчас он сполна наслаждался своим пребыванием здесь. Конечно. Люсьен был уже слишком взрослым, чтобы проводить каникулы с родителями, но он был единственным ребенком в семье и вообще с удовольствием проводил с ними много времени.
Сейчас он стоял на причале Сан-Марко и смотрел на большой купол церкви Благовещения, на другом берегу, примерно там, где вТалии находилась Chiesa del t Grazie.
Именно здесь по мосту из лодок подставная Герцогиня шла к церкви, в то время как убийца готовился напасть на настоящую, а Люсьен нырнул в грязный канал за сокровищем.
Подошел вапоретто, и они проехали пять остановок к Риальто. каждый раз пересекая канал.
Венеция была очень шумным городом, так что в его суете он иногда забывал о талийском городе на несколько часов. Особенно шумным был Риальто, где можно было купить все: от дешевых безделушек для туристов до баснословно дорогих золотых ювелирных изделий.
Единственной вещью, постоянно напоминавшей Люсьену о Беллеции, были маски — ими были заполнены все без исключения магазина и лотки. Многие венецианские маски закрывали все лицо, и их нужно было держать за позолоченную палочку. Но были и другие, гораздо больше похожие на маски Герцогини или других беллецианских женщин — те, которые закрывали только верхнюю половину лица и в Венеции держались на резниках, тогда как в Беллеции они были на бархатных или сатиновых завязках.
— Хочешь, мы купим тебе одну из них? — спросил отец, когда Люсьен разглядывал маски.
— Нет, спасибо, пап. Я имею в виду, что я, конечно, хочу маску, но мне здесь ничего не нравится.
— Их здесь так много! — сказала мама. — Уверена, что масок, украшающих дома людей по всему миру в сотни раз больше, чем когда-нибудь было на Карнавале.
— А что это за маска, с носом в виде клюва, которая встречается во всех магазинах?
Мама порылась в своем путеводителе.
— Это маска Доктора Чумы. В шестнадцатом веке здесь была сильная эпидемия чумы, и доктора носили маски подобной формы, чтобы защититься от микробов.
— Но они ведь не знали ничего о микробах в шестнадцатом веке? — сказал отец, и они начали один из своих бесконечных споров, от которых, по опыту Люсьена. ему нужно было просто отключиться. Пока они шли по улицам обратно к Сан-Марко. Люсьен тоже думал о чуме, про которую ему рассказывал Арианна, эпидемии, убившей треть населенна. Если бы врачи знали, как она распространяется, она бы не забрала стоило жизней,
— Не могу поверить! — внезапно громко воскликнула мама, будто сама вдруг увидела какую-нибудь заразу. — Это отвратительно!
Люсьен посмотрел туда, куда она указывала. В углу площади стоял «Макдональдс». Его мама не могла прийти в себя от возмущения. Она была ярой противницей этой, как она ее называла, «американской заразы», от которой уже пострадали самые красивые города Европы.
— Как насчет бургера и картошки, Люсьен. — подмигивая, спросил отец.
— Не заводи ее, пап. — засмеялся он в ответ.— Давайте лучше поедим пиццы.
