Алексей Шкваров - Слуги Государевы
— Фамилия, не морда, завсегда по новой переписать можно. — засмеялся Петр.
— Сэр, — МакКорин поднялся гордо, — для шотландца потерять часть фамилии, означающую его принадлежность к славному и древнему клану, это бесчестие. Как из русского сделать татарина, или наоборот.
— Сядь, — царь все смеялся, — ну рассмешил. Аж до слез. Татар-то мы попросту русскими делаем. Сперва крестим, а потом Юсупа в Юсупова переделываем. И ничего. Довольны. А русского хоть, как назови, лишь бы, просят сами — пояснил, — в печь не ставили. Что у тебя то потеряли?
— Я был, сэр, МакКорин. А стал просто Корин.
— Ладно, Федор Алексеевич, писцам скажешь, чтоб исправили. Не гоже обижать нам маеора. Он нам еще долго нужен будет. Покудова Карла не одолеем.
Ну еще чего? Говори, не тяни.
— В полку нашем два офицера повздорили. — Петр нахмурился:
— Подрались что ль? На дуэли?
— Да! А может и нет!
— Что ты все загадками?
— Не мог Сафонов беспричинно драку или дуэль затеять! — вдруг взорвался шотландец, — не верю. Кажется, мне причина была!
— Причинно или беспричинно, то без разницы! Затеял, знамо отвечать будет. Прописано мной за дуэли — смерть! Если еще сами себя истреблять будем, кто со шведом воевать пойдет? А, маеор? — зло ответил Петр. — А что там со вторым? Убил его?
— Нет, ранил только.
— Тяжело?
— Не знаю, — сознался виновато Дуглас.
— Знал я одного Сафонова… — задумчиво произнес Головин. — А как твоего зовут, маеор?
— Андреем!
— Тот был Дмитрий!
— А этот Дмитриев сын! И отец его знаю сотником был. Умер он. От ран в стране далекой полученных. В Китае. — вспомнил все Дуглас.
— Точно, он тогда. Государь, — Петру, — значит его отец меня о смерти спас. Мы с манджурами тогда сцепились. А после договор мирный Нерчинский подписали. Вспомни!
— Помню. — кивнул Петр. — Так решим. Пусть посидит покудова. Подождем, что с энтим вторым будет. Помрет — казним, выживет — в солдаты определим. А по сути, скажу чтоб допросили твоего поручика.
— Сэр! — Дуглас испугался — Я знаю что такое допрос, у вас, у русских.
— Нет. Не бойся, маеор. Скажу, чтоб без пыток. На что они? — плечами пожал. — Пусть расскажет, что знает. Дале и видно будет. Все, ступай, некогда нам.
— А…? — маеор замешкался, — … Сафонов…
— Иди давай, — Петр выпроваживал, — Федор Алексеевич позаботится. Не мешай нам боле.
Там в остроге каменном, что в укреплениях Нарвских имелся, Андрею допрос учинили. Из темницы, даже летом промерзшей, в застенок жаркий пытошный привели. Что при шведах было, то и при русских осталось. Дохнуло поручику в лицо смрадом теплым, страданиями лютыми, болью нечеловеческой пропитанным. Сыск вел офицер незнакомый в мундире преображенском. Видом благообразный, худощавый, лицом вытянутый, а глаза голубые, в точь стеклянные, неморгающие. Оглянулся Андрей по сторонам. Поежился. Дыба рядом. Инструмент разный палаческий разложен. Самого мастера дел заплечных правда не видать.
— Ну ты кто будешь то? — начал офицер.
— Поручик князя Волконского полка Сафонов Андрей Дмитриев сын, из дворян.
— Я не про то. — недовольно. — Кто ты есть по сути своей?
— Я?
— Ты, ты!
— Слуга государев, а кто еще?
— Не слуга ты государев, а клятвопреступник.
— Это почему же?
— Потому что указы царские нарушаешь. Оттого ты здесь. — руками обвел.
Андрей опять осмотрелся по сторонам. Помолчали.
— Не озирайся. — прервал молчание офицер — не боись, не для тебя приготовлены, — инструменты имея в виду, — Сказано тебя не пытать. Сам расскажешь, что знаешь. Отчего дуэль устроил. Капитан Фредберг сказывал, ты сам на него напал. Внезапно. Вот и поведай мне, что за причина?
Андрей начал сбивчиво рассказывать. Офицер слушал молча, не перебивая. Сафонов дошел до того места, где он Фредберга увидел, запнулся.
— Ну и далее? — поинтересовался офицер.
— А далее, дал я ему в морду, он за шпагу и… — рукой махнул.
— А почему ты был уверен, что его видел. Там. С девкой этой?
— Не уверен я, — вздохнул Андрей, голову опустил виновато, — только он это! — и посмотрел в глаза допрос снимавшему.
— Уверен, не уверен, он, не он. А чего не побег, и не сказал: «Дело мол и слово государево!» А? Мы бы взяли вас. Обоих. Допросили — рукой на дыбу показал, — глядишь, кто-нибудь бы и сознался. Или правда, или оговор. По допросу и воздали бы.
— Да зачем мне врать-то? — не понял Андрей.
— Да по разным причинам врут, поручик. Может, тебе его вакансия нужна? А? Ведь ему недавно чин капитанский дали. А может ты за него на то место метил? — ехидно посмотрел.
— Мне? Я? — изумился.
— Тебе, тебе — закивал головой офицер. — Всякое бывает.
Андрей даже сказать ничего не мог на это.
— Ну ладно, иди в темницу, голубь, посиди покудова — отпустили. В дверях уже был, прозвучало вдруг:
— Говоришь, грудь отрезал у девки? — Андрей не ожидал вопроса. Оторопел. Смутился:
— Да. Да, грудь. Одну. Правую.
— Хорошо. Иди с Богом. Позовем, коли надобно будет.
Задумался офицер. Доходили до него уже слухи, про подобное. Нет-нет, да находили неподалеку от лагерей армейских трупы женские. Маркитантки там, шлюхи разные. Изувеченные, как поручик этот сказывал. То казаки в лесу наткнуться, то драгуны лошадей на водопой выводят, а там в водичке, глянь, покойница покалеченная плавает.
— Фредберг. Иоганн фон Фредберг. Тридцать лет от роду. Из дворян курляндских. Бумаги самим герцогом выправлены. В русской службе с начала семьсот первого года. Сразу в этом полку. У Мещерского, после у Волконского. Поручик, затем капитан. Гренадерская рота. Участвовал в делах так, при Эрестфере, при м-м-м, при Мариебурге, Дерпте. Ничего! А по бумагам отличный офицер. Слишком уж отличный… Странно сие… — преображенец отодвинул их в сторону. — Пусть полечиться покудова. После и побеседуем.
Глава 15 Свобода — вещь бесценная
Взяли Ефима казаки городовые, что со Страховым в деревню нагрянули, побили малость, да веревками связали. Опосля пограбили, что можно было — Тихон сам показывал. Злился, мол не богато живешь, вор. Потом избу подпалили и пошли. Ефим брел лошадьми с двух сторон зажатый, про себя думал:
— Слаба тебе, Господи, жена успела с дочкой схорониться. А энти не искали. Скотину жалко. Погорит.
Довели его до Севска. Там в железо заковали и в Москву.
— Там тебя, милай, и опрашивать будут, и пытать. — проводил его словами добрыми подъячий Страхов — дело у тебя государево, видно вор ты знатный. Там все и расскажешь. А то я лютый больно, запытать могу. На смерть. А на Москве все благочестивые, легко тебе будет — и рассмеялся подленько. Поехали. Ефим на телеге в цепях. Два казака в конвое верхами, третий на телеге. Все глазами зыркал на Ефима, покудова с Тихоном Страховым прощались. Дня через два выпало в поле ночевать. Встали на опушке леса. Коней к деревьям привязали, пожевали, что в котомках было, да спать завалились. Один сторожить остался, тот что все на Ефима смотрел. Никонову то ж горбушку кинули:
