Рафаэль Сабатини - Фаворит короля
Он был оскорблен, он был зол, он горел чуть ли не жаждой мщения. Его гордость была уязвлена, тщеславие унижено. Однако еще остававшаяся в нем толика разума побуждала его, ради себя самого, хранить спокойствие.
К объятиям такую женщину не принудишь – он не отличался остротой ума, но все же способен был понять эту простую истину любви. Таких женщин завоевывают, а она стоит битвы. Так что он постарался подавить в себе злобу и нетерпение. Он повернулся, вышел из круга света, который образовывали свечи в большом канделябре, и направился в дальний конец комнаты, где на полках поблескивали золочеными переплетами книги. Потом вернулся, стал против нее у камина и, прикрыв глаза рукой, старался успокоиться.
Так, в молчании, они и стояли друг против друга. В камине упало и взорвалось тысячью искр большое полено, в комнате сразу стало светлее. Свет и тепло, казалось, пробудили его. Он произнес:
– Давайте пока ничего не решать. Может быть, то, что произошло, действительно несправедливо, но по отношению к нам обоим: вы ведь меня тоже еще не знаете. И если вы подождете…
– Предупреждаю вас, что ждать не имеет смысла. Женщины знают свое сердце, милорд. И я знаю свое. Оно не переменится.
Он взял ее за руку.
– Пожалуйста, ничего не говорите сейчас, Фрэнсис, – молил он. – Я могу быть терпеливым, я умею ждать. Не говорите больше ничего!
Она устало провела рукой по лбу – он и не догадывался, каким суровым было для нее это испытание. Таким суровым, что просьба об отсрочке показалась ей даже благом. Так что она стерпела его поцелуй в руку и кликнула лакея: пусть проводит графа в его покои.
Он удалился, бедный глупец, чтобы одинокое ложе утешило его разочарование.
Глава XV
УЛЬТИМАТУМ
Наутро леди Эссекс отправила длинное послание виконту Рочестеру – она подробно поведала об этой первой и такой не похожей на любовную встрече с супругом.
«Человек чести, человек чувств, – писала она, – не может отказать женщине в просьбе», – на этом она основывала свое убеждение, что в конце концов лорд Эссекс согласится. Завершила она письмо просьбой к милому Робину любить ее так же верно, как любит его она, она постоянно думает о нем, она клянется в верности, и верность свою сохранит пусть ценой собственной жизни, если лорд Эссекс останется глух к голосу разума и чести.
Письмо до некоторой степени развеяло меланхолию, овладевшую в последние дни его светлостью, и когда он нес послание своему верному советчику, к нему даже вернулось что-то от прежней живости.
Сэр Томас внимательно прочел письмо. Он видел Эссекса и он понял его. И счел надежды леди Эссекс тщетными.
– Леди Эссекс молода, – сказал он. – В молодости мы верим надеждам, а в зрелом возрасте – страхам.
Его светлость собрался было поспорить, но сэр Томас избавил его от трудов:
– Я сказал так только для того, чтобы призвать тебя к терпению – жди, как развернутся события.
– Я-то подожду! Я подожду! – уверенным тоном произнес его светлость. – А ты пока придумай ответ.
Теперь Овербери понял, зачем ему показали письмо: ситуация требовала дальнейшего потока «серебряных капель», а источником был все тот же сэр Томас. Эти страстные, возвышенные клятвы ждали в ответ клятв не менее страстных и не менее возвышенных.
Сэр Томас пожал плечами и, памятуя о характере лорда Эссекса, принялся за ответ – вполне невинный.
Его осторожность пришлась кстати. Потому что вот уже неделю лорд Эссекс жил в Одли-Энде и каждый день предпринимал набеги на, как он считал, неразумное упрямство ее светлости, при этом сам демонстрировал неспособность к терпеливому ожиданию. Он призвал на свою сторону тестя и тещу, и они объединенными усилиями пытались сокрушить оборону.
Но тщетно молила мать, тщетно бушевал отец, призывая на помощь весь свой корабельный словарь, тщетно супруг вставлял слово-другое в речи ее родителей. Леди Эссекс стояла несокрушимо, как скала, и выдерживала атаки всех вместе и каждого в отдельности – а они с отчаянием убеждались, что и в самом хрупком теле может таиться сильный дух.
– Вы можете уговаривать меня до скончания света, – сообщила она им, – но у вас ничего не получится. Решено: я никогда не буду женой лорда Эссекса.
– Вы и так уже моя жена, – рычал супруг, исчерпывая этим все свои аргументы.
– Нет. Меня выдали замуж, не спросив на то моего согласия. Только чудовище может требовать от женщины, чтобы она хранила такого рода узы. Ваша настойчивость, милорд, приведет лишь к тому, что я стану вас ненавидеть.
Он отвернулся к высокому окну зала, где они разговаривали, и уставился на голые ветви вязов – в угасающем свете ноябрьского дня в них шумно возились грачи.
А леди Саффолк, терзаемая печалью и раздражением, говорила дочери:
– Все это нелепо и глупо. Узы уже существуют. Справедливы они или нет – сейчас обсуждать бессмысленно. Ничего не воротишь, какой смысл биться головой о непоправимое?
– Все можно изменить, – следовал спокойный ответ. – Требуется лишь согласие его светлости.
Его светлость же старался не вслушиваться в разговоры – он боялся дать волю гневу. Он устал от препирательств и, если бы не ее родители, давно бы уже укротил супругу.
В конце недели, когда все уже впали в отчаяние, граф Саффолк предложил зятю на время уехать.
– Дело поворачивается так, что, мне кажется, лучше обсуждать его в ваше отсутствие. Но не задерживайтесь. К вашему возвращению, я уверен, нам удастся вернуть этой маленькой идиотке разум.
Эссекс неохотно последовал совету и отправился в свой лондонский дом. Этот мрачный особняк располагался на Стрэнде, возле Темпла, – именно там его отец втайне подготавливал свою измену (позже, когда он перешел на сторону парламента, роялисты в насмешку прозвали этот дом «Рогоносец-холлом»). Здесь, под предлогом того, что дом необходимо привести в порядок, сын своего отца две недели злился и дулся, а затем вернулся в Одли-Энд только за тем, чтобы убедиться, что дела обстоят так же, как обстояли до отъезда в Лондон. С единственным отличием: Саффолк, отчаявшись урезонить дочь, больше не призывал ни к терпению, ни к разуму.
– Она ваша жена, Роберт, – подытожил он, – и ваша задача – заставить ее это понять. Я уже сообщил ей, что на этот раз вы увезете ее в Чартли. Если вам и там не удастся ее сломить, значит, черт побери, вы ее не заслуживаете. – Он положил руку на мясистое плечо молодого человека. – Пора укротить ее. Она принадлежит вам. И пусть она это поймет. Памятуя напутствие тестя, его светлость отправился укрощать жену. Он ворвался к ней в будуар как был, не сняв тяжелых сапог для верховой езды и весь забрызганный грязью, потому что проскакал по размытой дождями дороге пятьдесят миль. Камеристку леди Эссекс Катерину, которая вышивала, сидя у окна, он решительно отослал прочь. Ее светлость же в это время писала очередное письмо своему возлюбленному в Уайтхолл – она занималась этим почти что каждый день. Взглянув через плечо на вошедшего, она спрятала листочки в ящик и решительно встала. Лицо ее побледнело, но скорее от гнева, чем от страха.
