Валерий Евтушенко - Легенда о гетмане. Том II
В октябре Николай Потоцкий с оставшимися у него изрядно потрепанными хоругвями возвратился в Малую Польшу, расквартировав войска на отдых. Свою ставку он разместил в Хмельнике, намереваясь ближе к зиме испросить у короля длительный отдых. В один из дней в начале ноября, когда он рассматривал поступившую почту, ему вдруг стало плохо: сильно сдавило сердце и помутилось в голове. В последнюю секунду своей жизни великий коронный гетман Николай Потоцкий по прозвищу Медвежья Лапа увидел склонившуюся над ним полупрозрачную фигуру казака в черной керее и услышал знакомый голос, четко прозвучавший в его угасающем сознании: «memento more»[32]…
… Далеко отсюда на Сечи, запорожский атаман Иван Серко, рассказывавший, попыхивая люлькой, какую-то небылицу собравшимся вокруг запорожцам, вдруг умолк на полуслове, несколько секунд помолчал, затем снял шапку с головы и негромко сказал:
— Минуту назад изволил почить в бозе злейший наш враг коронный гетман Николай Потоцкий. Все равно ему суждено гореть в геене огненной, так что очистим свои души от ненависти и простим гетману все его прегрешения.
Казаки с плохо скрытым страхом взглянули на своего атамана и, сняв шапки, суеверно перекрестились…
Глава третья. Трудный год
С наступлением весны 1652 года всеобщее недовольство, зревшее по всему казацкому краю, вылилось в открытые выступления против поляков, а заодно и против Хмельницкого. Когда в Корсунь по приказанию гетмана прибыл полковник Громыко, чтобы привести численность Корсунского полка в соответствие с новым реестром, казаки взбунтовались и убили его за то, что Хмельницкий и старшина заключили Белоцерковский мир на невыгодных условиях. За этот бунт Хмельницкий приказал казнить избранного ими корсунским полковником Лукьяна Мозыру, но тот вышел из его подчинения и стал формировать на Левобережье свое ополчение. Русский шляхтич Хмелецкий, старинный приятель Хмельницкого, перешедший на его сторону еще под Желтыми Водами, последовал примеру Мозыры на правом берегу и призывал выступить как против поляков, так и против Хмельницкого. По Бугу и Днестру местные жители формировали повстанческие отряды и нападали на поляков. Наказной черниговский полковник Матвей Гладкий (на миргородском полку его заменил Григорий Лесницкий), узнав о готовящемся в Миргороде восстании горожан, поддержал его, и на праздник Пасхи все поляки, расквартированные в городе, были перебиты. Гладкий, бывший одно время наказным гетманом под Берестечком, вновь провозгласил себя им и стал рассылать универсалы от своего имени, поднимая народ на борьбу с поляками. Так же, как в Миргороде местные жители поступили с литовцами, остановившимися на зимние квартиры около Мглина и Стародуба. В Лубнах народ собрался на сходку, отказался подчиняться Хмельницкому и избрал себе гетмана Бугая. Разброд в Запорожском Войске вызывал новые народные волнения. Двадцать тысяч казаков, исключенных из реестра, не хотели с этим мириться и готовы были отстаивать свои права с оружием в руках.
Положение самого Хмельницкого с каждым днем становилось все более шатким. В безопасности он не чувствовал себя даже в Чигирине, своей резиденции. Иначе, как изменником, в народе его не называли, в его адрес высказывались прямые угрозы. В этой ситуации он вынужден был опять, как и после Зборова, превысить реестр, включая в него всех желающих. Оправдываясь за это перед Калиновским, Хмельницкий писал, что поступил так в интересах самих поляков, иначе начнется бунт. В ответ на упреки польного гетмана, что повсеместно нарушаются пункты Белоцерковского мира он ответил словами Тита Ливия: «мир надежен там, где его условия приняты добровольно, а там, где предпочитают иметь рабов, там трудно рассчитывать на верность».
Все же свои меры Хмельницкий не замедлил принять, так как малейшее посягательство на свою власть не прощал никому Верные ему казацкие полки подавили мятеж Мозыры, Хмелецкого и Гладкого. Все три предводителя были схвачены. По требованию короля Хмельницкий подписал им смертный приговор и они были обезглавлены. Помимо руководителей были казнены и другие активные участники мятежей, что не прибавило авторитета гетману у широких слоев населения.
Не известно как сложились бы дальнейшие отношения гетмана с народными массами, но изменившаяся летом 1652 года военно-политическая обстановка вновь их сблизила, восстановив утраченное было Хмельницким народное доверие.
Переговоры с молдавским господарем Василием Лупулом о женитьбе Тимофея Хмельницкого на его дочери велись еще с 1649 года. На следующий год после совместного молдавского похода казаков и татар Лупул вынужден был подтвердить свое обещание, но, ссылаясь на юный возраст невесты, попросил отложить свадьбу. В начале 1652 года гетман, который как никогда нуждался в союзниках, напомнил Лупулу его обещание. Скрепя сердце, молдавский господар подтвердил свое согласие на этот брак, но выдавать дочку замуж за Тимофея по-прежнему желания не имел. Гетман, который вообще мало кому доверял, к Лупулу относился с большой настороженностью и решил на всякий случай принять свои меры на случай какой-нибудь неожиданности.
Несмотря на то, что после битвы под Берестечком отношения между Ислам Гиреем и Хмельницким разладились, все же окончательно они не рассорились. Конфликтовать с могущественным крымским ханом после Белоцерковского мира было не в интересах гетмана, а Ислам Гирей со своей стороны не оставлял надежду создать на своих границах казацкое государство, которое стало бы союзником Крыма против Речи Посполитой и Москвы. Поэтому обоим было не сложно договориться о новых совместных действиях, тем более, что гетман обещал хану большой ясырь.
Переговоры гетмана с ханом велись в строгой тайне, о них знали не многие, даже в их ближайшем окружении. Наконец, когда степь покрылась молодой травой, Хмельницкий сказал Тимофею:
— Настала пора тебе, сынку, жениться.
— Как скажешь, батько, — без особого энтузиазма согласился Тимофей.
Он уже давно повзрослел, стал настоящим казаком с дерзким взглядом черных глаз на скуластом лице. Обычная его угрюмость, правда, сохранилась, тем более, что после казни Барбары отношение к нему отца охладело. Лишь, когда прошлой осенью Богдан женился на Ганне Золотаренко, к которой Тимофей относился с большим уважением, она сумела с присущей ей ненавязчивостью восстановить прежние отношения между отцом и сыном.
— Знаю, сынку, что ты не особенно стремишься к этому браку, — прошелся гетман по комнате, — но, что поделаешь, надо.
