Алла Гореликова - Серебряный волк
Мы идем вдоль стены достаточно долго для того, чтобы я задумался о размерах городской тюрьмы. Пожалуй, она лишь ненамного меньше королевского замка. Странно. Кажется, в законах Таргалы не так уж много оснований для тюремного заключения, а уж заменившая закон «моя королевская воля» и вовсе не признает такого вздора, как расходы на содержание арестантов. Надо будет спросить у Карела…
— Сэр Оливер останавливается у неприметной калиточки и — ого! — отпирает ее своим ключом. За калиткой — ни души. Полоса пустой вытоптанной земли и стена без окон. Дверь. На этот раз капитан стучит.
— Святые братья? — удивленно спрашивает открывший дверь сонный стражник. — Нас не предупреждали…
Сэр Оливер молча протягивает руку: в пальцах зажата фиолетовая с белым бирка.
— Коронный пропуск, — бормочет стражник, — ишь ты… проходите.
Никогда бы не подумал, но больше всего меня потрясает тишина. Слишком уж она… мертвая. Только наши шаги отдаются гулким эхом: коридор, лестница вверх, еще коридор, лестница вниз, галерея, снова вниз, бесконечно, эта лестница сдавлена камнем, — я бы решил, что мы уже в Подземелье, если б не привычные тусклые светильники. Вниз, вниз; и вот — еще одна дверь, а за ней… словно на дне колодца… темно и пусто, и единственный крохотный светильничек лишь сгущает тьму.
— Что это? — Почему-то я могу только шептать.
— Тюремная часовня, — отвечает сэр Оливер. — Здесь есть вход в Подземелье. Давайте сюда, быстро.
Он подходит к стене, и тускло белеющий в сумраке мрамор сменяется тьмой непроглядной… Подземелье! Джекоб мешкает, я протискиваюсь мимо… Под ногами загорается зеленая световая дорожка, и навстречу выходит Страж. Дошли.
РАДИ ТАРГАЛЫ
Чудны дела твои, Господи! В кои веки Серж спорит со мной не ради отдыха моего от дознания, а доказывая, что я упустил важное. Что до того, как Серега привел в Подземелье сэра Оливера, надо было увидеть беседу капитана с королевой.
— Ты же помнишь, — горячится Серж, — они смотрели на короля! Неужели на королеву не стали?! Мы ведь весь их план можем так узнать! Не понимаю, как ты не подумал.
Эх, Серж… подумал я, конечно, подумал. И прав ты, наверняка разговор капитана с королевой стоит внимания. Но как представлю, какими глазами Карел смотрел на мать…
Мне жалко его, так жалко… Но где граница между жалостью и малодушием? Что сказал бы мне сейчас пресветлый? Я кладу на стол серебряного волка. Подожди, ладно? Я быстро…
2. Капитан и королева
— Он жив! Нина, слышишь: он жив! Вот, посмотри!..
— Боже мой, — выдыхает Карел.
— Она видела, — шепчет Лека. — Он ей показал.
…Королева осунулась и потемнела, волосы убраны под накидку: знак не траура, конечно, но — глубокой печали. Глядит в ограненный восьмигранником корунд, красный блик пляшет по алебастровой щеке, пальцы мнут лиловое кружево…
Падает в кресло. Вскакивает, сдергивая накидку, припадает к груди капитана, плачет и смеется:
— Боже мой, Карел… мальчик мой, сын мой… Оливер, но откуда?!
— Друг его принес. — Капитан осторожно гладит дрожащие хрупкие плечи. — Помнишь, Сергей?
— Еще бы… как не помнить… Оливер, я должна его видеть! Где он?
— Нет, Нина. Ему не стоит мелькать лишний раз в Корварене, и тебе лучше пока закрыться у себя и не выходить.
— Но как ты не понимаешь, он же…
— Понимаю, — вздыхает капитан. — Он пришел от Карела. Но разве это причина подвергать парня опасности?
— Боже упаси! — Королева вздрагивает, отстраняется от капитана — ровно настолько, чтобы заглянуть в глаза. — Но почему опасность?
— Карел и мне передал весточку. Хочешь глянуть?
— Он еще спрашивает!
— Возьми, — ласково усмехается капитан. Золотистый самоцвет на миг соединяет их пальцы. — И представь, что было со мной, когда я это увидел…
— Ты был прав, принц, — скрипит Хозяин Подземелья. — Он не потаил от королевы наш план.
— Посмотрим, точно ли я угадал в другом, — бормочет Карел.
— Я в этом не сомневаюсь… — Гном жует губами, кивает головой: — Да, не сомневаюсь. Твоя матушка любит тебя. Она не затруднится выбором.
— …Оливер, ты пойдешь? — Рука королевы медлит отпустить камень.
— Я думаю, твой сын станет хорошим королем. Я готов рискнуть. Но если ты против… Нина, ты зря прячешь руку. Я не отберу у тебя этот камень. Не посмею. Я понимаю, ты хочешь посмотреть еще, когда я уйду.
— Да… спасибо, Оливер. Так ты пойдешь?
— А ты согласна? Не имеет смысла суетиться, если ты не захочешь ему помочь.
— Он прав, Оливер… они правы. Таргала не переживет этой зимы. Всем нужен мир… кроме короля, всем.
— Кроме короля и наших соседей, — хмуро поправляет капитан. — Хотел бы я знать, кто из них успел бы первым занять Корварену… но ради такого сомнительного удовольствия не стоит отказываться от мира. Я пойду, Нина. А ты готовься встретить нас здесь.
— Будь спокоен, Оливер! — Королева недобро усмехается. — Я не позволю, чтобы с Карелом снова случилась беда. С меня хватит… а уж с него — тем более.
Капитан кланяется:
— До встречи, моя королева.
— Удачи. И, Оливер… передай Сергею мою благодарность. Это счастье, что у Карела есть такой ДРУГ.
3. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Еще какое счастье, соглашаюсь я. Где ты, приятель, серебряный волк? Не думаю, что мне так уж надо видеть слезы в глазах Карела. Хватит. Чем искать, кто что сказал об их плане, не лучше ль поглядеть, как он исполнялся?..
4. Сергий, воин Двенадцати Земель
— Хорошо, что у тебя снова свое лицо, — рассеянно говорит Лека, разворачивая письмо. — От отца… — Он замирает, читая первые строчки. Глаза мечутся в конец, снова к началу. Я чувствую, как сжимается сердце в ледяной комок… Что-то стряслось… Лека шепчет: — Господи… Господи, нет…
Письмо прыгает в его руках, в побелевших пальцах, — и безнадежная жуть опутывает меня. Безвозвратность. Пустота. Лека, держись, Лека… не надо так… ты жив, и я с тобой, слышишь?!
Дочитал. Протягивает письмо мне. И — выходит, плотно закрыв за собой дверь.
Я отхожу к другому светильнику, подальше от Карела и сэра Оливера.
«Сын мой, слухи летят быстро, но я надеюсь, что это письмо опередит слухи. Я буду краток. Подробности тебе привезет верный человек, когда все хоть немного прояснится.
Сын мой, твоя мать умерла. Я сижу сейчас у ее последнего ложа, отец Лаврентий читает упокой у изголовья, в ногах плачет Юлия, Васюра у двери ждет письма. Никто другой пока не знает о ее смерти, только мы четверо.
