Владимир Москалев - Нормандский гость
– Замолчи, монах! – вскричал Гуго, вставая. – Клянусь прахом отца, если ты скажешь еще слово, я сам затащу тебя на глубину и буду держать в воде до тех пор, пока дьявол не заберет тебя к себе. И тогда уже ни один бог не поможет.
– Это святотатство, я пожалуюсь епископу, – пролепетал монах.
– Епископу? Любовнику? – выступил вперед Людовик, грозно сдвинув брови. – Не много ли на себя берешь, монах? Или хочешь, чтобы твоя и его головы лежали в одной корзине, как и голова архиепископа Адальберона, которую я прикажу отрубить!
Монах побледнел, сжался и больше уже не вымолвил ни слова.
– Зачем же ты заплыл так далеко? – спросил Гуго сына. – Ведь еще не слишком хорошо плаваешь. Кто тебя надоумил?
– Никто, я сам, – потупил взгляд Роберт.
– Всему виной фрейлины, – сказал Карл. – Я был неподалеку и все видел. Когда ваш сын стал уже возвращаться, они закричали, что, наверное, он совсем плохо умеет держаться на воде, коли проплыл так мало. Вот он и повернул снова от берега.
Гуго, нахмурившись, недобро поглядел на Альбурду и Магелону. Те взмолились, едва не плача:
– Простите, ваша светлость! Мы ведь не думали, все это в шутку. Если бы знали… Но мы больше никогда… клянемся!
– Прочь с глаз моих, негодные!
Обе мигом исчезли, притаившись за спинами подруг.
Роберт, пошатываясь, поднялся, за ним Можер.
– Скажи, отец, – спросил мальчик, – как вышло, что я оказался на берегу? Бог вытащил меня из воды?
Гуго улыбнулся, подойдя к нормандцу, обнял его:
– Спроси об этом у своего брата, мой мальчик. Лучше него никто не объяснит.
Роберт перевел взгляд на Можера.
– Я нашел тебя на дне, малыш, холодного, как душа у этого монаха, – стал рассказывать тот. – Признаюсь, нелегко было бороться с водорослями, которые уже крепко опутали твои ноги. Пришлось для этого нырнуть во второй раз. Потом я тебя поднял, мы выплыли на поверхность и очутились на берегу. Вот, собственно, и все.
– Значит, – мальчик, казалось, никак не мог поверить в такое невнимание к нему небесных сил, – это не Бог спас меня?
– По-моему, ему было на это ровным счетом наплевать, – усмехнулся Можер.
Роберт долго молчал, то ли пытаясь осознать случившееся, то ли не находя слов. Наконец спросил:
– Ты так хорошо умеешь плавать? Ведь тебе пришлось грести одной рукой!
– Я норманн, сынок. Наша родина – берег моря. Едва начав говорить, мы сразу же лезем в воду. Викинг без моря – что зверь без леса. Ну, теперь тебе понятно?
– Выходит, это ты спас мне жизнь?
– Пустяки, малыш, – махнул рукой Можер, чуть улыбнувшись. – На моем месте так поступил бы каждый.
– Но ведь никто не стал нырять! Один ты.
Нормандец пожал плечами. Хотел ответить, но замялся: слов не находилось. Но нашел-таки, проговорил негромко:
– Ты жив, вот и слава богу. Значит, все хорошо. А теперь обними отца, видишь, он ждет не дождется, чтобы прижать тебя к сердцу.
Но Роберт не двигался с места. Он подошел к Можеру и долго смотрел в его глаза. Окружающие, глядя на них, не проронили ни звука. Фрейлины захлюпали носами.
И в наступившей тишине, которую не посмел нарушить даже король, Роберт громко и отчетливо произнес:
– Граф Нормандский, сын герцога Ричарда, друга нашей семьи! Ты спас жизнь Роберту, сыну герцога франков, и он готов сказать тебе, что он, то есть я… – мальчик внезапно смутился, но тотчас продолжил: – Я никогда не забуду этого, славный Можер! И помни отныне, я у тебя в долгу.
Потом подошел Гуго и протянул нормандцу руку:
– Знай также, храбрый норманн, что и я у тебя в долгу, ведь ты вернул мне сына. Помни, где и что бы с тобой ни случилось, ты всегда можешь рассчитывать на мое покровительство и искреннюю дружбу. Это сказал герцог франков, сын великого Гуго. Пока же в знак благодарности позволь мне тебя поцеловать.
И они расцеловались на виду у всех.
И никто при этом не видел выражения лица королевы-матери. Прислонясь к дереву и держа в руке платок, она смотрела на Можера глазами матери, к которой только что, после долгого отсутствия, вернулся ее горячо любимый сын.
Нормандец поглядел на нее и хотел уже подойти, как его взял за руку король:
– Я счастлив, граф, что имею друга в лице Ричарда Нормандского, у которого такой храбрый и замечательный сын!
Можер прижал руку к груди.
Людовик внезапно рассмеялся:
– Но как ловко ты швырнул в воду этого монаха! Вот бы и Адальберона так же!
– С удовольствием, но ведь он выплывет.
– Повесим ему на шею огромный камень.
– Есть более верный способ, король, избавиться от врага: оторвать ему голову.
– Неплохо, чёрт возьми! – воскликнул Людовик.
– Клянусь, я так и сделаю, государь, лишь пожелай!
– Да, но он все же архиепископ, влиятельное лицо… А впрочем, посмотрим. Возможно, другого выхода уже не останется.
И Людовик пошел к фрейлинам.
И снова Можеру помешали подойти к королеве-матери. На этот раз Карл Лотарингский.
– Ну вот, мой друг, ты и в ореоле славы, – сердечно пожал он руку нормандцу. – Теперь тебя станут любить, уважать и бояться. Не понимаешь? Поясню. Любить будут женщины, уважать все, а вот бояться – мужчины. Почему? Потому что отныне ты в числе друзей самого герцога франков, мало того, он твой должник. Одно лишь слово – и не поздоровится любому, на кого укажешь. Помни об этом, но не забывайся.
– Хорошо, Карл, буду свято помнить, что ты сказал.
– Еще бы, забудешь тут, – усмехнулся Карл, хлопнув нормандца по плечу, – коли твой покровитель сам Гуго!
И, подмигнув, отошел.
Наконец они остались вдвоем, Можер и Эмма. Она долго глядела на него, улыбаясь и блестя зрачками, потом поймала его ладонь, крепко сжала и прошептала:
– Я люблю тебя, мой норманн!
Обменявшись еще несколькими теплыми словами, они расстались («До вечера», – шепнула Эмма), и Можер направился к полянке, окаймленной среди песка травой, откуда за ним наблюдала Вия. Она слышала всё, сказанное в адрес нормандца, ибо стояла рядом, но тотчас отошла, едва увидела, как ее возлюбленный направляется к королеве-матери.
– Ты молодец! – повернулась Вия к Можеру, когда он уселся рядом. – Знаешь, я тебе даже завидую. И себе.
– Вот так-так! – рассмеялся нормандец. – Что за двойная зависть?
– Да ведь ты теперь первый человек при дворе! Сам Гуго пожал тебе руку и поцеловал при всех. Это что-нибудь да значит.
– Знаешь, Вийка (иногда так, по-детски, Можер называл ее), но мне даже как-то неловко от того, что произошло. Все вдруг закрутились вокруг меня, я стал героем дня! Аполлон, да и только, но без крыльев. А что я, собственно, сделал? Чем заслужил? Вытащил из воды утопленника. Знаешь, сколько я их уже видел?..
