Александр Прозоров - Царская сабля
– Ну, ты гаденыш! – беззлобно покачал головой Немеровский. – У тебя там чего, броня снизу поддета? Так ведь сие не спасет, боярин. Кабы я знал, сразу отрубил бы голову. Теперь отрублю с опозданием, только и всего.
Басарга понял, что именно так и случится. Его враг владел саблей слишком искусно, чтобы не выполнить обещание. Леонтьев замер на месте, пытаясь отдышаться и готовясь к своей последней сшибке.
– Ведь тебе предлагали деньги, дурашка, – укоризненно покачал головой Немеровский. – Деньги, поместье, место хорошее. Почему ты отказался, безумец? Хотя дело твое. Ты сам выбрал смерть. Вот и умри…
Боярин сделал быстрый шаг вперед, в длинном выпаде направляя клинок боярскому сыну в горло. Басарга отбил это нападение без особого труда, но Немеровский при этом оказался слишком близко, и – юный воин даже не понял, как это произошло, – оголовье чужой сабли с силой врезалось ему в лоб. В глазах на миг потемнело, и Басарга опрокинулся на спину чуть не в самое кострище, потушенное, но еще дымящееся.
У дороги в это время главный отряд старицкой засады добивал молчальников – окровавленный бердыш вонзился в грудь последнего из монахов. У березняка холопье копье тоже опрокинуло последнего из замыкающих коноводов. Однако братья из Кирилловского монастыря дорого продали свои жизни. Из тридцати передовых стрелков засады уцелело не больше десятка, в березняке из полутора десятков ратных людей – всего четверо. К тому же епископ Даниил еще не опустил лук, с безопасного расстояния продолжая выбивать выживших врагов.
Именно в этот миг передовой дозор, развернувшийся на шум схватки, разогнавшись по дороге, врезался в главные силы старицких холопов.
Старицкие слуги, будучи умелыми воинами, услышали топот копыт, сомкнули ряды и развернулись, оперли ратовища копий и бердышей в землю, направили их острия в груди коней…
Но какая польза даже от самого великого умения, когда в тебя врезается многопудовая туша летящего на всем скаку боевого коня?
Людей смяло, раскидало по сторонам, по некоторым из них прошли железные подковы, ломая ребра, руки и ноги. Из пяти монахов в седле остался только один, остальные лишились скакунов, а одного копейщик подловил-таки перед смертью на острие рогатины, но все равно после сшибки против четверых молчальников старицких слуг осталось всего шестеро.
Сеча разгорелась с новой силой, а Басарга в это самое время отчаянно пытался отползти от занесшего клинок боярина Немеровского.
– Могу тебя порадовать, дурашка, – сказал напоследок тот. – Дыбы ты избежал…
Рука Басарги нащупала валявшийся у кострища котелок, он тут же взмахнул находкой – старицкий прихвостень приподнял оружие, спасаясь от удара, и не заметил, как в то же самое мгновенье боярский сын одной лишь кистью повернул свою саблю клинком вверх и резко толкнул ее острие под полу кафтана умелого фехтовальщика. Немеровский охнул, округлив глаза, и захрипел. Басарга, пользуясь его замешательством, откатился вбок, толкнулся и вскочил на ноги, держа в одной руке саблю, а в другой – медный котелок с толстым закопченным донышком.
Немеровский шагнул вперед, взмахнув саблей, – Басарга принял удар на котелок, а своим клинком хлестнул врага по боку. Боярин, чуть повернувшись, нападение отбил, рубанул Леонтьева в голову. Тот опять прикрылся его же «кастрюлькой», нанес прямой укол в грудь. Старицкий прихвостень увернулся, попытался уколоть сам – и опять безуспешно.
Басарга не обольщался – подобранный котелок вовсе не сделал его могучим и ловким воином, в обычной схватке боярин Немеровский быстро зарубил бы его хоть с котелком, хоть без. Однако рана куда-то в нижнюю часть тела лишила умелого бойца былой прыти, движения его стали замедленными и усталыми, шаги он делал с трудом, явно превозмогая сильную боль.
Поняв это, боярский сын пошел по кругу, вынуждая Немеровского кружиться следом, наскакивал, отходил, прикрываясь котелком от ударов и тревожа противника несильными, но частыми и быстрыми уколами. Враг заметно побледнел лицом, уже не поспевая за его выпадами, и когда Басарга, в очередной раз поймав на край «кастрюльки» вражескую саблю, не сделал ответного выпада, а резким и хлестким кистевым движением срубил боярину руку выше локтя, тот вроде вздохнул даже с облегчением и упал на колени, понурив голову.
Басарга приглашение принял и, скользнув сбоку, одним широким и сильным взмахом эту подлую голову снес.
Монахи к тому моменту, потеряв еще двух человек, добили холопов из главной засады и торопились на помощь епископу. И вот в это самое мгновение и случилось самое страшное: воины старицких, загнанные в березняк, но более не связанные рукопашной схваткой, подняли пищали и раздули на них фитили. Один за другим грохнули два выстрела, и картечь, выбивая кровавые брызги, ударила по боку белоснежного туркестанца, в голову лошади Даниила и в лицо самого священника, опрокинула обоих молчальников, так и не дошедших до своего командира.
– Не-е-ет!!! – Басарга побежал к епископу, а из березняка, ему навстречу, кинулись двое бородатых холопов с копьями наперевес.
Говорить тут было не о чем – оставлять кого-то в живых старицкие слуги не собирались, боярский сын христианской любви к ним тоже не испытывал. Холопы переглянулись, разошлись в стороны, собираясь напасть сразу с двух сторон. К кому лицом ни повернись – другой завсегда в спину ударить сможет. Шанс тут был только один: наносить свои удары вдвое быстрее вражеских. Хотя холопы были в возрасте, а значит – воины опытные.
– А-а-а!!! – Боярский сын, вскинув саблю, ринулся на левого врага, принял укол копья на котелок, вскинул вражеское оружие вверх, поднырнул под него, рубя не тело, прикрытое тегиляем[27] и откинувшееся назад, а выставленную вперед ногу: выше колена и с внутренней стороны.
Отцовские уроки даром не прошли – Басарга попал точно в вену, на снег хлынула широкая кровавая струя. Однако и второй холоп своего шанса не упустил: боярский сын выгнулся от сильного удара в спину.
Небеса оказались милостивы к юному храбрецу: пластины бриганты выдержали, спасли, наконечник скользнул дальше. Басарга развернулся, наугад отмахиваясь клинком, но не успел – холоп отдернул копье и ударил снова, уже со всей силы и в живот. Второго чуда не случилось: наконечник пробил и броню, и тело, и снова броню, выйдя далеко наружу из спины боярского сына.
– Есть! – улыбнулся холоп.
Басарга со всех сил толкнулся ногами, насаживаясь на древко дальше, и резко вогнал острие царской сабли в оскаленную пасть.
Это была она, смерть. Боярский сын знал, что после таких ран не выживают. Но знал он и о том, что пара часов у него в запасе все-таки есть. Антонов огонь разгорается в брюшине не сразу. Есть надежда успеть добраться до жилья, отдать драгоценный груз, сказать, чтобы немедля везли в Москву, князю Воротынскому. Нужно только вытерпеть боль, дойти, не умереть раньше времени.
