Александр Дюма - Черный тюльпан
В этот вечер Корнелиус был самым счастливым человеком в мире. Роза позволяла ему держать свою руку столько, сколько ему хотелось, и он мог в то же время говорить о тюльпане.
Каждый последующий день вносил что-нибудь новое и в рост тюльпана, и в любовь двух молодых людей. То это были листья, которые стали разворачиваться, то это был сам цветок, который начал формироваться.
При этом известии Корнелиус испытал огромную радость, он стал забрасывать девушку вопросами с быстротой, доказывавшей всю их важность.
– Он начал формироваться! – воскликнул Корнелиус. – Начал формироваться!
– Да, он формируется, – повторяла Роза.
От радости у Корнелиуса закружилась голова, и он вынужден был схватиться за решетку окошечка.
– О боже мой!
Потом он снова начал расспрашивать:
– А овал у него правильный? Цилиндр бутона без вмятины? Кончики лепестков зеленые?
– Овал величиной с большой палец и вытягивается иглой, цилиндр по бокам расширяется, кончики лепестков вот-вот раскроются.
В эту ночь Корнелиус спал мало. Наступал решительный момент, когда должны были приоткрыться кончики лепестков.
Через два дня Роза объявила, что они приоткрылись.
– Приоткрылись, Роза, приоткрылись! – воскликнул Корнелиус. – Значит, можно, значит, уже можно различить…
И заключенный, задыхаясь, остановился.
– Да, – ответила Роза, – да, можно различить полоску другого цвета, тонкую как волосок.
– А какого цвета? – спросил, дрожа, Корнелиус.
– О, очень темного, – ответила Роза.
– Коричневого?
– О нет, темнее.
– Темнее, дорогая Роза, темнее! Спасибо! Он темный, как черное дерево, темный, как…
– Темный, как чернила, которыми я вам писала.
Корнелиус испустил крик безумной радости.
– О, – сказал он, – нет ангела, равного вам, Роза.
– Правда? – ответила Роза улыбкой на этот восторг.
– Роза, вы так много трудились, так много сделали для меня; Роза, мой тюльпан расцветет, мой тюльпан будет черного цвета; Роза, Роза – вы одно из самых совершенных творений природы!
– После тюльпана, конечно?
– Ах, замолчите, негодная, замолчите из сострадания, не портите мне моей радости! Но скажите, Роза, если тюльпан находится в таком состоянии, то он начнет цвести дня через два, самое позднее через три?
– Да, завтра или послезавтра.
– О, я его не увижу! – воскликнул Корнелиус, отклонившись назад. – И я не поцелую его, как чудо природы, которому нужно поклоняться, как я целую ваши руки, Роза, как я целую ваши волосы, как я целую ваши щечки, когда они случайно оказываются близко от окошечка.
Роза приблизила свою щеку к решетке, но не случайно, а намеренно; губы молодого человека жадно прильнули к ней.
– Ну что же, если хотите, я срежу цветок, – сказала Роза.
– О нет, нет, как только он расцветет, Роза, поставьте его совсем в тени и в тот же момент, в тот же момент пошлите в Гаарлем и сообщите председателю общества цветоводов, что большой черный тюльпан расцвел. Гаарлем далеко, я знаю, но за деньги вы найдете курьера.
У вас есть деньги, Роза?
Роза улыбнулась.
– О да, – сказала она.
– Достаточно? – спросил Корнелиус.
– У меня триста флоринов.
– О, если у вас триста флоринов, Роза, то вы не должны посылать курьера, вы должны сами ехать в Гаарлем.
– Но в это время цветок…
– О, цветок, вы его возьмете с собой; вы понимаете, что вам с ним нельзя расставаться ни на минуту.
– Но, не расставаясь с ним, я расстаюсь с вами, господин Корнелиус, – сказала Роза грустно.
– Ах, это верно, моя милая, дорогая Роза! Боже, как злы люди! Что я им сделал, за что они лишили меня свободы? Вы правы, Роза, я не смогу жить без вас. Ну что же, вы пошлете кого-нибудь в Гаарлем, вот и все; а, кроме того, это чудо достаточно велико для того, чтобы председатель мог побеспокоиться и лично приехать в Левештейн за тюльпаном.
Затем он вдруг остановился и сказал дрожащим голосом:
– Роза, Роза, а если тюльпан не будет черным?
– Ну что же, об этом вы узнаете завтра или послезавтра вечером.
– Ждать до вечера, чтобы это узнать, Роза! Я умру от нетерпения. Не можем ли мы установить какой-нибудь условный знак?
– Я сделаю лучше.
– Что вы сделаете?
– Если он распустится ночью, я приду; я приду сама сказать вам об этом. Если он распустится днем, я пройду мимо вашей двери и просуну записку или под дверь, или через окошечко, между первым и вторым обходом моего отца.
– Так, так, Роза, одно слово от вас с весточкой об этом будет для меня двойным счастьем.
– Вот уже десять часов, я должна покинуть вас.
– Да, да, идите, Роза, идите.
Роза ушла почти печальная. Корнелиус почти прогнал ее. Правда, он сделал это для того, чтобы она наблюдала за черным тюльпаном.
XXII. Цветок расцвел
Корнелиус провел очень приятную, но в то же время очень тревожную ночь. Каждую минуту ему казалось, что его зовет нежный голос Розы. Он внезапно просыпался, подбегал к двери, прислонял свое лицо к окошечку, но у окошечка никого не было, коридор был пуст.
Роза тоже бодрствовала, но она была счастливее его: она следила за тюльпаном.
Перед ней, перед ее глазами стоял благородный цветок, чудо из чудес, не только до сих пор невиданное, но и считавшееся недостижимым.
Что скажет свет, когда узнает, что черный тюльпан расцвел, что он существует и что вырастил его ван Берле, заключенный?
Как решительно прогнал бы Корнелиус человека, который пришел бы предложить ему свободу в обмен на тюльпан!
Следующий день не принес с собой никаких новостей. Тюльпан еще не распустился.
День прошел, как и ночь.
Пришла ночь, и с ней явилась Роза, радостная и легкая, подобная птице.
– Ну, как? – спросил Корнелиус.
– Ну что же, все идет прекрасно. Этой ночью, несомненно, ваш тюльпан расцветет.
– И будет черного цвета?
– Черного как смоль.
– Без единого пятнышка другого цвета?
– Без единого пятнышка.
– О радость! Роза, я провел ночь, мечтая сначала о вас…
Роза сделала движение, которое выражало недоверие.
– Затем о том, как мы должны поступить.
– Ну и как?
– Как? А вот что я решил. Как только тюльпан расцветет, как только мы установим, что он черный, вам нужно будет сейчас же найти курьера.
– Если дело только в этом, то у меня уже есть курьер наготове.
– Курьер, которому можно довериться?
– Курьер, за которого я отвечаю. Один из моих поклонников.
– Это, надеюсь, не Якоб?
– Нет, успокойтесь, это лодочник из Левештейна, бойкий малый, лет двадцати пяти – двадцати шести!
– О дьявол!
– Будьте покойны, – сказала, смеясь, Роза, – он еще не достиг того возраста, который вы назначили, – от двадцати шести до двадцати восьми лет.
