Алекс Брандт - Багровый молот
— Я не сдавался, Катарина. Я делал, что мог. Несколько месяцев ушло на то, чтобы убедить сенаторов подать ходатайство на имя Иоганна Георга. Я рассчитывал, что открытый протест, выраженный первыми лицами княжества, заставит его одуматься. Но единственное, чего я добился, — фон Дорнхайм возненавидел меня и всех тех, кто меня поддержал. Он больше не доверяет мне и считает меня врагом. Одного за другим он устраняет моих приближенных. И в довершение всего среди моих людей, тех, кого я вел за собой и на чью помощь и поддержку рассчитывал, завелся Иуда.
— Господи, Георг, о чем ты сейчас говоришь?
— Не делай испуганное лицо, Катарина. Это так. Один из моих людей предал меня.
— Ты знаешь, кто это? Знаешь наверняка?
— Он очень хитер, этот человек. Он скрывает собственное имя и собственное лицо. Несколько раз мои люди пытались выследить его, но у них ничего не вышло. Мне остается только подозревать…
— Кто же это, по-твоему?
— Альфред Юниус.
Женщина промолчала. Взгляд ее потускнел, руки опустились вниз. Она никогда открыто не возражала ему. Но если была не согласна, всегда давала это понять. И он понимал — без слов. Достаточно было видеть, как меняется ее лицо, видеть опущенные вниз руки и вертикальную складку между бровями.
— Выслушай. Альфред помог убить Германа Хейера. Затем он уговорил служанку Хейера, Юлиану, дать ложные показания о том, что тот принимал участие в шабаше.
— Почему ты считаешь…
— Из-за предательства Альфреда его сиятельство узнал о том, что я отправил в Нюрнберг бумаги, предназначенные патеру Ламормейну. Для меня это было очень серьезным ударом, Катарина. Князь-епископ понял, что я веду игру за его спиной. Подобных вещей он не прощает — никому, никогда. Видишь? Одно маленькое предательство ослабило мои позиции куда сильнее, чем казнь десятка моих приближенных. Но Альфред не остановился на этом. Не знаю, какова его цель и чего он хочет добиться. Однако он получил право посещать Малефицхаус в любое время. Я уверен, что это Юниус подговорил нескольких арестованных дать показания против моих людей. Из-за него были казнены Кессман и Мюллершталь: собственные слуги обвинили их.
— Почему ты думаешь, что это именно Альфред?
— Лишь три человека знали о побеге Хейера. Альфред — один из них. И именно он должен был отвезти то злосчастное письмо, адресованное Ламормейну.
— Он никому не говорил об этих бумагах?
— Я задал ему этот вопрос. Он ответил, что, кроме него, о бумагах знали двое его друзей.
— Получается, и в первом, и во втором случае следует подозревать не одного, а троих?
Канцлер побарабанил пальцами по столу.
— Троих? Предположим. Но что они получат в награду за свое предательство? Ради чего им так рисковать? Вильгельм — из семьи унтер-офицера, Иоганн Энгер — сын торговца зерном. Ни одному из них — даже с протекцией Фёрнера — никогда не позволят выйти на первый план. В Бамберге слишком много семей, которые желают пристроить собственных отпрысков на хорошую должность: Виттель, Шмидтхаммер, Морхаубт, Юниус, Флок, несколько десятков других… Я уже не говорю о целой стае баронских сыновей и княжеских племянников, которые заседают в капитуле или состоят егермейстерами, камергерами и виночерпиями при кабаньей туше князя-епископа. Места на золоченой скамье положены им по праву рождения. Они претендуют на них с той самой секунды, как им перевязывают пуповину. Понимаешь теперь, к чему я веду? Все, что смогут получить Вильгельм или Ханс, — должность доверенной крысы его преосвященства. Станут ли они рисковать своей жизнью — а цена предательства именно такова — ради подобной награды?
Женщина не ответила.
— Кроме того, — продолжал канцлер, — если бы Энгер играл на стороне викария, он непременно рассказал бы ему о своей прошлогодней поездке в Рим. А Фёрнер, в свою очередь, немедленно выложил бы этот козырь на стол перед его сиятельством. Молчание Энгера означает одно: невиновен. Видишь, Катрина? Альфред единственный, кто сумеет извлечь из всего этого максимальную выгоду. Молодой человек из знатного и уважаемого рода — он уже взлетел высоко. А предав меня, поднимется еще выше.
— Георг, это всего лишь предположения. У тебя нет доказательств, чтобы его обвинять.
— Поверь: будь у меня доказательства, Альфред Юниус уже давно гнил бы в земле. Я верил ему. Я относился к нему как к родному сыну. Когда я отправлял его в Нюрнберг с этим злосчастным письмом, мне и в голову не могло прийти, что человек, о котором фон Хацфельд предупреждал меня, — это молодой Юниус. Каким же идиотом я был…
— Если это действительно Альфред, зачем ему было рассказывать о бумагах друзьям?
— Чтобы отвести от себя подозрения. Это же очевидно.
Губы Катарины Хаан по-прежнему были недовольно поджаты.
— Я знаю Альфреда много лет, — нахмурившись, сказала она. — Он дружит с Адамом, и я надеялась, что когда-нибудь он станет мужем Урсулы.
— Не желаю слышать об этом.
— Он умен, у него благородное сердце. Я не верю, что он предал нашу семью из-за какой-то, пусть и выгодной, должности. Он слишком привязан к нам. И слишком многим обязан тебе.
Левая бровь канцлера несколько раз дернулась, глаза потемнели. На секунду накрыв свое лицо желтоватой ладонью, он глухо произнес:
— Я не знаю, что думать, Катарина… Иногда я спрашиваю себя: может, никакого Риттера вовсе не существует? И это лишь выдумка, сочиненная для того, чтобы сбить меня с толку? Фёрнер нашел, как пробить брешь в моей обороне. Вместо того чтобы атаковать меня при помощи доносов, при помощи грязи, которую он льет в уши князя-епископа, при помощи своих прикормленных правоведов, готовых оправдать и назвать законной любую мерзость, он решил сломить меня совершенно иным способом: подбросить мне загадку, не имеющую ключа. Как бы то ни было, он своего добился. В каждом человеке, кто говорит со мной, я теперь вижу шпиона викария. Он смотрит в мои глаза, но его лицо — всего лишь маска, за которой прячется издевательское, смеющееся лицо человека-змеи. Что движет им? Безумие? Алчность? Желание отомстить? В любом случае, я знаю достаточно, чтобы выследить этого мерзавца, чтобы взглянуть в его отвратительные гнилые глаза. Не знаю, что именно я сделаю с ним. Но могу сказать твердо: после нашей встречи он проживет не дольше одного дня.
— Георг, я прошу…
— Знаю, ты не одобришь этого. Но скажи мне, Катарина: если это действительно Альфред? Если я узнаю, что это именно он? Молодой человек, который так нравится тебе, которого ты прочишь в женихи нашей дочери… Если это именно он предал нас, именно он несет в себе смертельную угрозу нашей семье — как мне с ним поступить?
