Альберто Васкес-Фигероа - Гароэ
– Это значит обманывать?
– Это значит украсть волю того, кто желает, чтобы ее украли, потому что начиная с того дня, как ты меня очаровала, я желаю лишь одного – чтобы ты продолжала делать это и дальше.
– А что будет, когда нам придется расстаться? – поинтересовалась Гарса, и по тону ее голоса чувствовалось, что ей тоскливо даже при мысли об этом.
– Мы никогда не расстанемся.
– Но ведь корабль со сменой прибудет раньше, чем родится ребенок.
– Я не уеду, – заверил ее антекерец, убежденный в том, что говорит. – Что бы ни произошло, я никогда тебя не оставлю, потому что за пределами острова или вдали от тебя уже не существует ничего такого, что представлялось бы мне важным.
– Ты же сам мне рассказывал, что военный человек всегда обязан делать то, что прикажут.
– Нет, если все утрясется и вернется в нормальное русло, – заметил ее супруг, стараясь выглядеть как можно решительнее. – Тогда я смогу подать рапорт об отставке и надеяться, что у моей семьи достаточно связей в армии, чтобы мою просьбу удовлетворили.
– И тогда тебе больше не придется подчиняться капитану Кастаньосу?
– Я буду подчиняться только тебе.
– Вот это мне по душе.
Они предались любви и забылись сном, а покой их стерегли миллионы звезд. На рассвете они наблюдали, как первые лучи солнца отражаются от снегов Тейде, покрывающих безупречной белизной вершину единственного острова, который все еще оставался незавоеванным, и терпеливо дожидались появления Бенейгана и его советников.
Но тех все не было.
Проходили часы, безжалостное солнце вынудило их искать убежище под голыми ветвями можжевельника, от океана снова начал подниматься туман, но нигде, сколько они ни обводили взглядом окрестности, не было заметно ни малейшего признака человеческого присутствия.
Временами до них долетал то один, то другой приглушенный свист, однако тот, кто их издавал, находился так далеко, что даже чуткому уху внимательно прислушивающейся девушки не удавалось уловить их смысл.
– Судя по тону, происходит что-то плохое… – наконец сказала она с озабоченным видом. – Но мне никак не удается разобрать, о чем идет речь, потому что человек, который свистит, находится на противоположной стороне вон того ущелья.
– В таком случае будет лучше отправиться туда, потому что Бенейган и его люди, как предполагается, появятся как раз с той стороны.
Они собрали остатки ужина – а оставалось еще немало – и подошли прямо к краю ущелья, где Гарса начала изо всех сил свистеть в сторону противоположного склона.
Ответа она не получила, но через несколько минут внизу, среди камней, появился человек огромного роста и начал гигантскими шагами взбираться по узенькой тропинке, рискуя в любой момент сорваться вниз. Казалось чудом, что до сих пор этого не случилось.
– Да уж, этот остров не для тех, кто страдает головокружением, – не выдержал Гонсало Баэса, с опасением следя за великаном. – Мне становится не по себе при одном взгляде на этого сумасшедшего.
– Он вовсе не сумасшедший, – уверенно сказала Гарса. – Это Тауко, ему поручают ловить убежавшую скотину, поэтому он знает здесь каждую тропинку. – Она коротко вздохнула, а потом добавила: – К несчастью, его старший сын оказался не таким ловким: это тот самый парень, который погиб, добывая орхил.
– Сейчас, когда ты об этом сказала, я вспомнил, что видел его во время прощания с покойным, – произнес антекерец. – Он находился далеко, но я обратил на него внимание, потому что прежде мне не доводилось встречать таких великанов: он смахивает на медведя.
– Что такое медведь?
– Существо такого же роста, только более волосатое и очень опасное.
– Тауко никогда ни на кого не нападал, но с тех пор, как погиб его сын, стал крайне враждебным.
– Надеюсь, сейчас он спокоен…
Ну и громадина! Это и впрямь был необычный человеческий экземпляр: предплечья такой же толщины, что ляжки взрослого человека; кулаком же, казалось, ему ничего не стоило расплющить одним ударом череп.
Он взобрался наверх, даже не запыхавшись, а его хриплый голосище звучал ровно, как будто не было никакого тяжелого подъема.
– Испанцы устроили ловушку членам совета, когда те направлялись сюда… – первым делом сказал он, обращаясь к Гарсе и даже не удостоив Гонсало Баэсу взглядом, словно того здесь не было. – Они схватили Тенаро и еще троих, однако Бенейгану удалось ускользнуть, и он послал меня к вам.
– А почему испанцы так поступили?
– Из-за воды… – Тауко протянул руку, схватил без спроса заднюю ногу козла, лежавшую на камне, и начал жадно есть, отхватывая зубами огромные куски. – Пошли! – приказал он, не давая им времени возразить, и двинулся по краю пропасти в направлении густого леса, видневшегося вдали. – Так короче.
Короче-то оно короче, только вымотались они порядком, взбираясь, спускаясь и с трудом продираясь сквозь заросли сухих деревьев. Земля была усыпана хвоей, которая в любой момент могла загореться и превратить эту часть острова в гигантский костер, пылающий до тех пор, пока не останутся одни лишь сосновые пеньки.
– В засуху по этим лесам ходить запрещено… – шепотом объяснила девушка, словно опасаясь, что стоит ей повысить голос, как что-нибудь случится. – Простое падение камня может вызвать искру. Помню, один из таких пожаров полыхал две недели, и из-за дыма мы почти не могли дышать.
Время от времени у них на пути возникали обширные поля черной лавы, их поверхность имела вид причудливо изгибающихся толстых корабельных канатов, среди которых местами попадались застывшие пузыри некогда кипевшей магмы. Идти по ним было настоящей пыткой, потому что острые грани рвали обувь и ранили ноги.
Спустя два часа они проникли в узкое ущелье, на одной стороне которого открывался вход в глубокую пещеру.
В глубине ее сидел Бенейган, положив копье на колени, с отсутствующим взглядом и угрюмым выражением лица. Казалось, он был раздавлен невыносимой тяжестью, взваленной ему на плечи в тот момент, когда вдруг оказалось, что рядом нет никого, с кем он может разделить этот груз.
Они остановились перед ним и подождали. Наконец он перевел на них взгляд и произнес:
– Кастаньос уверяет, что послезавтра повесит моих советников, если мы не скажем, где берем воду. – Он посмотрел на испанца в упор и устало спросил: – Думаешь, он это сделает?
– Боюсь, что да… – честно ответил тот. – И они станут не единственными жертвами: он знает, что в случае гибели солдат начальство спросит с него по всей строгости, однако никому не будет дела до того, сколько островитян он повесил, если таким образом ему удалось спасти хотя бы одного христианина. К несчастью, в Севилье считают, что жизнь одного испанца стоит жизни десяти дикарей.
