Дмитрий Белый - Басаврюк ХХ
Затем полковник начал вспоминать людей, которых было приятно вспомнить. Все эти люди имели в своей жизни необходимую совершенство, и тогда полковник решил, что главное в жизни это совершенство.
Полковник встал и с хрустом потянулся. Времени на размышления уже не оставалось.
* * *
Когда аковцы вошли в село, полковник через заложено кирпичом окошко избы внимательно следил за каждым движением на улице. Там шли люди с оружием. На конфедератках блестели кокарды с белыми орлами. В лесу надрывно crowed воронья. Полковнику показалось, что среди них идет знакомый старшина. Полковник оттянул затвор и прицелился. Черный ствол автомата послушно повел себя в сторону, ловя живую мишень. Полковник прищурил глаз и нажал на крючок.
Иди и смотри. Галичина, 1949 г
1
Следователь устало смотрел на седого мужчину с длинной белой бородой, который сидел напротив. Понятно, что это был типичный контрреволюционер, — о таких много рассказывали старшие коллеги следователя, которые перебачили на своем возрасте множество таких белогвардейских и петлюровских недобитков. Правда, сразу после войны молодая генерация «пламенных защитников революции» пропустила на тот свет или в лагеря немало подобных патриархов. Но на этот раз следственного удивила приписка в конце дела бородача:
«После допроса особое внимание уделить периода жизни в 1926 году. По истечении следствия арестованного под особым надзором передать в спецотдел № 18 МГБ»
Об этом спецотдел ходили разные слухи, но кто мог с пьяную бовтнути нечто про этот отдел, как правило, вскоре исчезал. Поэтому от арестованных с таким примечанием пытались избавиться как можно быстрее.
Наконец следователь перевел дыхание и продолжил:
— Так вот, гражданин Шевчук, он же отец Василий, или вы признаетесь, что готовили вооруженное восстание в Польской Народной Республике и покушение на руководителей Всесоюзной Коммунистической Партии, или мне придется продолжить допрос другими средствами.
Священник внимательно посмотрел в узкое окошко над головой следователя и ответил:
— Чего же признаваться, разве вы не нашли в моей варшавской комнате танк для восстания и отравленные апельсины для партийного руководства?
Следователь махнул рукой и протянул ему протокол:
— Вот здесь распишитесь, а завтра мы продолжим.
Старик поставил каллиграфический подпись и, уже привычно сложив руки за спиной, отправился впереди сержанта до камеры.
Следователь провел его долгим взглядом и про себя проклял ребят из внешнего отдела, что для выполнения плана таскают из-за границы всякий хлам, с которым приходится столько добиваться. Тем более сунул сюда нос и этот таинственный отдел № 18.
Следователь зевнул и посмотрел за окно — сентябрьская жара стояла для Галичины неслыханная.
* * *
Камера была напичкана узниками чуть ли не под потолок. Священник немного растерялся, глядя на такое откровенное нарушение законов природы, тем более, что не мог представить, как сам сможет втиснуться туда. Еще через мгновение его дыхание перехватило от острого запаха мочи, пота, крови и отчаяния. Население камеры в свою очередь внимательно рассматривал новичка. После определенной паузы, от стены поднялся длиннющий человек и неспешно направился к батюшке, грубо переступая через лежащих узников. Отец Василий, чувствуя опасность, машинально прижал к себе мешочек с вещами. Интуиция его не обманула. Человек, добравшись до него, сразу начал привычный камерный торг без вариантов:
— Слушай сюда, папаша. Здесь тібє места нет, а за прапіску нужно платить. Я вижу на тібє шкари фарцовиє, - его рука вцепилась в лацкан чешского пиджака, — и лапсєрдачок заграничный. Давай переливаются — я тібє место под солнцем, а ты мінє, как вторую народа, свой прикід.
Старик вежливо кахикнув и вежливо заметил:
— Простите, но я не совсем понял ваши слова. Вы не смогли бы мне перевести их хотя бы на одну из известных европейских языков.
Хищный рот мужчины скривился, а узкие глаза сузились еще больше:
— Ты што, контрік, фраера с себя строіш…
Вдруг из дальнего угла камеры донеслось спокойное:
— Заткнись, придурок, и топай на место, пока жив.
Мужчина оглянулся — к нему решительно подошел худощавый узник лет пятидесяти. Лицо узника было сильно обожжено, — но свежие шрамы только подчеркивали холодный и жесткий взгляд серых глаз. Неожиданно посреди камеры возник пространство. Блатняк, улыбаясь, повернулся навстречу смельчаку.
— Ну что ты, бандьора, против порядка гребешь? — старик увидел, как у мужчины в руке за спиной мигнул узкое лезвие ножа. Он захотел предупредить незнакомца, но не успел. Блатняк шагнул навстречу узнику и стремительно выбросил руку с ножом. То ожидая нападение, ловко отразил удар и, изо всех сил, ударил носком ботинка блатняка в колено. Тот вскрикнул и рухнул как подкошенный, а узник осторожно взял старика за локоть и повел за собой.
Остальные заключенные, не без удовольствия наблюдала за этой молниеносной схваткой. Батюшка, глаза которого уже привыкли к полумрака, пристально всматривался в своего спасителя. Тот быстро расчистил место на нарах и благородно пригласил устраиваться. Отец Василий долго сидел, бездумно перебирая свой пакет, — с каждой минутой изуродованное лицо его спасителя становилось все более знакомым. Наконец он решился спросить:
— Извините, пожалуйста, не встречались мы с вами примерно в середине двадцатых годов?
Его сосед тяжело зевнул и пожал плечами.
Тогда священник продолжил:
— Позвольте представить себя — священник, отец Василий.
Узник еще раз зевнул:
— Вижу, пан отче, что вы слишком много времени прожили в Европе, — здесь не принято раскрываться друг другу: вполне возможно, я лишь подсадка, чтобы войти к вам в доверие и узнать о ваших хищные планы в отношении советской власти.
Теперь уже священник пожал плечами и заметил:
— Многие все 'дно не узнаете, а за спасение я вам благодарен, последний раз мне приходилось драться больше двадцати лет назад.
Узник почему многозначительно улыбнулся, но протянул священнику руку:
