Василий Седугин - Словен. Первый князь Новгородский
— Мягка ли перинка?
— Одно блаженство, — ответила она сонным голосом…
— Ну спи, спи, — умиротворенно проговорил он, на цыпочках удаляясь из шатра. У входа присел на скамеечку и здесь стал принимать людей, которые шли по тому или иному делу. Часто, когда кто-то повышал голос, он одергивал его и говорил, приложив палец к губам:
— Тихо, человек почивает…
Постель себе постелил на кошме, которую бросил на пол. Укладывался, удовлетворенно покряхтывая и улыбаясь в пышные седые усы.
Денница проспала ночь и весь следующий день. И снова Сбигнев никого не пускал в шатер, оберегая ее покой.
Вечером, поколебавшись, зажег свечу, подошел к занавеске, спросил негромко:
— Денница, проснулась? Пора ужинать…
Сначала было тихо, потом послышалась возня, девушка ответила испуганно:
— Я так долго спала. Сейчас, сейчас встану, примусь за работу!
— Одевайся и садись за стол. Не надо никакой работы.
Скоро она появилась из-за занавеса, одетая в его длинную и широкую рубашку. Вид у нее был крайне несуразный, и он уже хотел рассмеяться, но, боясь смутить или обидеть ее, пересилил себя, показал на табурет, произнес:
— Наверно, проголодалась? Садись.
Она села и с жадностью уставилась на еду. Тут была отварная баранина и куски сыра с хлебом, в кружках травяной отвар.
— Бери смелее и ешь, — подбодрил он ее.
Она взяла двумя руками кусок баранины и вцепилась в него крепкими зубками, стала поспешно есть, изредка взглядывая на него, как бы извиняясь за свой аппетит.
— Если бы меня не разбудил, я и дальше спала, — наконец сказала она. — Чтобы весь день проспать, со мной такого никогда не было.
— Ты почивала не день, а день, ночь и еще день, — улыбаясь, поправил ее Сбигнев.
Она удивленно уставилась на него большими голубыми глазами, спросила:
— Неужто правда?
— Истину говорю.
— Вот здорово! А у меня все это время как один миг пролетел, даже снов никаких не видела!
Сбигнев смотрел на нее и замечал, что лицо ее посвежело, на щечках появился легкий румянец, и сама она до неузнаваемости изменилась. Это была уже на замарашка-раба, а красивая девушка со скупыми, но изящными движениями, мягкой улыбкой на пухлых губках и невинным кокетливым взглядом. Он невольно ею залюбовался.
— Теперь ты под моей защитой. А я все-таки как-никак — воевода! — начал храбриться он.
— Я даже не знаю, как благодарить тебя, воевода, — ответила она, награждая его ясным взглядом.
— Мне не надо никакой благодарности. Я это делаю искренне и от всей души.
— Я никогда не забуду твоей доброты, воевода.
— Зови меня просто Сбигнев.
— А это удобно?
— Я так желаю.
Она наклонила голову в знак согласия. Наклонила так изящно, так очаровательно, так обворожительно, что у него дух занялся.
— Ну, спать, спать, спать! — всполошился он, чтобы скрыть свои чувства. — Утром встанем, начнутся новые заботы!
Три дня войско праздновало победу, выпивая непомерное количество вина и пожирая прорву пищи, в основном добытой у врага. А затем направилось в столицу.
Сбигнев в оргии не участвовал, он оберегал покой Денницы. Он это делал по наитию, по тому природному чувству, которое проявляется при сострадании к человеку, при желании помочь ему, не очень думая о последствиях. Но как-то, перед самым отправлением в столицу, он вышел из шатра, остановился под навесом, прикрывавшим караульных у входа. Надвинулась грозовая туча, ударил гром, полились струи дождя. Он стоял и смотрел на светлые потоки воды, пронизанные дневным светом, и сказал себе, что любит Денницу, и любовь у него к ней такая же светлая и чистая, как эти чистые струи, льющиеся с небес. Ему пятьдесят, вся его жизнь прошла в сражениях и походах, он не знал семейного уюта, его домом был шатер с походной кроватью, столиком и табуретками, его пища готовилась на костре, а иногда приходилось довольствоваться копченостями из походной сумки, запивая речной или озерной водой. Он никогда не сетовал на свою судьбу, был доволен тем, что есть. Но теперь ему вдруг захотелось оказаться у домашнего очага, в окружении любимой супруги и оравы детей, и чтобы супругой была Денница, самая замечательная девушка, которая спит у него в шатре…
Прага восторженно встречала победителей, Само закатил роскошный пир. После него позвал Сбигнева, сказал милостиво:
— Приглашай свое племя на богатые земли Паннонии. Как мне известно, там паслись стада гуннов, приходили другие кочевники, властвовали авары. Теперь положение изменилось, там я хозяин! Пусть племя словен встанет преградой на пути других завоевателей, которые попытаются напасть на Чехию!
— Завтра же через гонца сообщу твои слова князю Словену. Он будет рад, что наш народ найдет пристанище в пределах твоей державы, Само!
Однако наутро все изменилось. Примчался вестник с западной границы с сообщением, что франкский король Дагоберт[2] пересек рубежи страны и движется в глубь Чехии.
— И что ему надо в наших землях? — недоуменно говорил Само в кругу военачальников, которых он собрал на совет. — Франкское королевство в упадке, его раздирают внутренние смуты. Сидеть бы ему на престоле и заниматься делами своей страны. Ан нет, тянет на военные подвиги, хочет доказать свою силу. Кому это нужно?
— Ему и нужно, — ответил один из воевод Само. — Сумеет одолеть нас, повысит свой вес в государстве, а потом, может, и соперников своих одолеет.
Глупый расчет. Если страна раздроблена, если нет единой мощи державы, никаких побед над соседями не добиться. Готовьтесь в новый поход, князья и воеводы!
Распустив военачальников, Само остановил Сбигнева, спросил:
— Воевода, примешь ли участие в новом походе? Не скрою, дружина словен является опорой моего войска, и я бы не хотел ее терять.
— Я буду верно служить тебе, король, поскольку ты обещал земли для моего племени.
— Я не из тех, кто меняет решения. Итак, мы вместе идем на франков?
— Только так, Само.
Из совета Сбигнев тотчас отправился в терем, который был предоставлен ему на проживание королем. В одной из светлиц он поселил Денницу. Она радостно встретила его.
— Как ты одна? Не скучала? — участливо спросил он ее.
— Я до сих пор не могу поверить, что все это не во сне, а наяву! — волнуясь, ответила она ему. — Только вчера была ничтожной рабыней, а теперь живу в такой роскоши! И кого я должна благодарить? Кому обязана всей своей жизнью? Только тебе, воевода, только твоей доброте и бескорыстной щедрости!
— Ну ладно, ладно, — в смущении отмахнулся он и продолжал: — Мы снова идем в поход. Я договорюсь, и твою светлицу оставят за тобой. Вернусь, будем думать, как тебе жить дальше.
