Дневник шпиона - Смирнов Николай Николаевич
Я составил акт опроса на английском языке, а переводчик перевел его на язык пушту. После этого свидетели, видевшие караван, украсили документ причудливым узором своих восточных подписей. Это придало бумаге вид подлинности. Затем Долгорукий расплатился в стороне с туземцами, и мы решили, что наше дело окончено. Я сложил бумагу и спрятал ее в карман. Больше нам нечего было делать в этой стране. Наша основная миссия была исполнена.
Кратчайшим путем мы двинулись в сторону столицы. Нам все чаще и чаще стали попадаться на пути лошади и ослы, а у дороги мы видели коробки от консервов и бумагу. Все это доказывало, что мы приближаемся к цивилизованному пункту.
Мы задержались в Кабуле всего на несколько дней. Могли бы уехать еще раньше, если бы не одно несчастное обстоятельство. Советник местного английского посольства сообщил нам, что акт о провозе оружия, который мы привезли с собой, не представляет никакого интереса с точки зрения дипломатической. Этот джентльмен был близок к Интеллидженс Сервис, и потому я мог всецело ему доверять. Он посоветовал мне подкрепить наш акт какими-либо другими документами и особенно рекомендовал обратить внимание на телеграммы в Москву мистера Раскольникова, здешнего представителя советского правительства. Несколько таких документов, свидетельствующих о вмешательстве мистера Раскольникова в дела Индии, он предоставил в мое распоряжение. Правда, он не ручался за достоверность их, но выглядели они вполне прилично и вполне могли удовлетворить близорукого Керзона. Я их приобщил к моему акту без особого раздумья, так как в нашем деле ничем брезговать не приходится.
Через несколько дней английский консул, по соглашению со своим русским коллегой, предоставил нам документы для беспрепятственного следования через Советскую Россию в Петербург. В документах мы значились корреспондентами американского еженедельника, собирающими материалы для своего журнала. С удовольствием я предвкушал, что бумаги эти дадут нам возможность не только с удобствами пересечь Россию, но и позволят по пути следования посетить те места, которые обычно открыты для представителей печати.
Афганистан не имеет железных дорог. Мы выехали к северу, опять верхом в надежде без задержек достигнуть русской станции Кушки.
Теперь мы ехали по торговой дороге, главной линии, соединяющей Афганистан с Россией. Нас уже не удручали заботы по отысканию следов неведомого каравана. Мысль моя свободно текла в голове. Я видел свою тень на горячей дороге. В течение дня она описывала почти полный круг у ног лошади. Черный всадник на черном коне. Это — я. Годы проходят, а я по-прежнему в седле борюсь с призраком красной опасности. Я забыл, что такое покой, за это время я сделал много тайного. Уже пять лет я изображаю из себя клинок, который входит в грудь врага.
Но стал ли слабее призрак красной опасности от того, что я не покладая рук преследую день и ночь одну и ту же цель? Или, может быть, я борюсь впустую? И я хотел как можно скорей стать на русскую почву, чтобы получить успокоение. Мне казалось, что именно там, в картинах бедствий этой страны, я найду оправдание моих трудов и дел.
Моя мысль дошла до этого места, когда вдруг лошадь прянула подо мной. Люди европейского вида в кожаных куртках что-то делали за поворотом дороги. Один из них смотрел в блестящую медную трубку на скалы, другие толпились вокруг него. По-английски я спросил:
— Что вы тут делаете?
Но они не поняли моего вопроса. Я спросил то же самое по-русски. Тогда они ответили мне:
— Мы производим изыскание шоссейной дороги. По приказанию русского правительства.
Меня прямо восхитила та методичность, с какой русские подбираются к индийской границе.
— Они роются, как кроты, — сказал я Долгорукому. Мы познакомились с "кротами" и пили с ними чай. За чаем расспрашивали об условиях работы. Они отвечали охотно, ругали страну скорпионов, здешнее вино. На наш вопрос, много ли среди них большевиков, они ответили, что большевиков среди них нет. Однако они отлично делали свое дело и вели дорогу именно в ту сторону, куда им не следовало бы соваться. Мы расстались с ними в тот же день, не узнав ничего полезного.
У нас были законные визы, и потому мы перешли границу как обыкновенные путешественники. Я так устал от верховой езды, что с нетерпением ждал того момента, когда окажусь в вагоне.
Но по наведенным справкам нам надо было ждать поезда почти 20 часов. Мы расположились в селении Полтавском, находящемся поблизости от крепости Кушки. Хижины селения были совсем как украинские: поселенцы переведены сюда из Украины еще при царе. Заказав завтрак себе и лошадям, я пошел по направлению к крепости, в которой находилась станция железной дороги. Мне хотелось прочесть газеты.
Крепость имела глиняные стены, но они поднимались высоко и были в полном порядке. Эта тяжелая лапа была занесена над Индией еще во времена царизма. Но до сего времени укрепления сохранили свое значение. Поезда входили в ворота крепости и там их запирали на замок.
В крепости играла музыка. Я встретил нескольких русских солдат, они были хорошо одеты и накормлены. Очевидно, Россия воскресала, как это писалось в наших левых газетах. Я шел и печально думал об этом.
Случайно я поднял глаза и носом к носу столкнулся с человеком, один вид которого вызвал во мне содрогание. Навстречу мне шел Градов, расстрелянный по моему приказанию на станции Кице в 1918 году. Россия действительно воскресала! На голове Градова была красная шапка начальника станции. Следовательно, он вышел из могилы с повышением.
По вполне понятным причинам я не поздоровался с Градовым. Мы разошлись, причем я сделал огромное усилие, чтобы не подать виду, что заметил его. Во мне теплилась надежда, что он не узнал меня. Я не стал разыскивать газеты на станции, а поскорее вернулся к Долгорукому и рассказал ему всю историю. Я попросил его сейчас же познакомиться с начальником станции и выведать у него, как ему удалось выбраться из могилы, куда его уложили английские солдаты. Сам же я, взяв свой плед, решил удалиться из селения, на случай если Градов решит отплатить мне за мою нелюбезность такой же нелюбезностью. Я сказал Долгорукому, что отойду примерно на пять тысяч шагов на восток в горы, и просил его прийти туда, когда он все узнает.
Хотя я сильно устал, мое волнение не сразу позволило мне задремать в укромном местечке, которое я себе выбрал в этой горной пустыни. Но в конце концов мне удалось заснуть. Я проснулся от холода ночью и по звездам определил, что час поздний. Долгорукого все не было. У меня появилась мысль, не арестовали ли его. Но идти на поиски князя я не мог — это было рискованно. Я снова заснул.
Меня разбудил Долгорукий утром, часов в восемь. Он был пьян и икал. Уселся рядом со мной и сказал печально:
— Вы не ошиблись, Кент. Начальника станции фамилия Градов. Он стоял у стенки на Мурмане. Его спасли ваши солдаты. Они все дружно промахнулись, по уговору. Потом унесли его и отпустили…
— Как — англичане отпустили большевика?
— Он был меньшевиком тогда. Но теперь большевик. Ваш расстрел имел два последствия. Градов поседел — я видел его волосы. И он сделался большевиком — я видел его партийный билет.
— Каким образом вам удалось поговорить с ним по душам?
— Очень просто: я прикинулся американским социалистом, знающим русский язык. Он меня пригласил пить чай. А потом я угостил его виски. За выпивкой он рассказал мне свое мурманское приключение. У него прекрасная жена…
— Зоя?
— Да.
Я не стал расспрашивать князя относительно жены Градова. Сейчас мне это казалось мелочью. Гораздо больше интересовали меня две вещи: каким образом нам выбраться со станции и как восстановить имена солдат, отпустивших Градова? Я надеялся, что можно будет их разыскать по приезде в Англию. Однако, несмотря на все старания, я не мог припомнить ни одной фамилии.
Впрочем, этот вопрос не являлся срочным. Гораздо важнее нам было как можно скорей испариться из окрестностей Кушки. Я велел Долгорукому немедленно отправиться в Полтавское, покормить лошадей и без промедления подъехать к тому, месту, где я лежал под пледом. Долгорукий обещал сделать это не позже как через три часа.
