Поль Феваль - Тайна Обители Спасения
– Недурно! – одобрил коллекцию знаток уголовного Права. – Однако я полагаю, что простак, которым мы расплачиваемся с законом, сам вырыл себе могилу, убежав с места преступления. Не сделай он такой глупости, нам бы...
– Дорогой профессор, – прервал его полковник, – уголовный кодекс вы знаете куда лучше, чем человеческое сердце. Человек, внезапно попавший в ловушку, непременно совершает ту или иную глупость, от страха он теряет хладнокровие и способность соображать. В этом наша сила, без этого наша дичь хотя бы изредка, но выбиралась бы из расставленных нами ловушек. Благодаря глупости из них не выбирается никто.
– Вот этот бриллиант с дефектом, – заметил аббат. Графиня де Клар, покинувшая диван, чтобы оценить добычу, обиженным тоном произнесла:
– Нет, бывают же такие ловкачки! Карлотта Бернетти немолода, к тому же есть женщины и покрасивее ее...
– К примеру, ты, моя кошечка, – ехидно заметил полковник.
– Надеюсь, вы не собираетесь сравнивать меня с этой девкой? – высокомерно осадила его красавица. – Я просто-напросто хотела сказать, что у меня, графини де Клар, таких бриллиантов нет.
– Безобразие! – возмутился полковник.
Граф Корона, бросив на сукно горсть осмотренных бриллиантов, полюбопытствовал:
– И сколько же стоит вся коллекция?
– В заявлении Бернетти, сделанном для полиции, – ответил Лекок, – названа сумма в четыреста тысяч франков.
– Четыреста тысяч франков! – повторила графиня де Клар. – У Бернетти!
– Нам-то какой прок от этой суммы? – не скрывая злости, заметил Корона, явно искавший повода излить свое раздражение. – Все равно Отец утащит ее в свою нору и добавит к накопленным миллионам.
От этого замечания присутствующие заметно возбудились.
– Что правда – то правда, – промолвила графиня де Клар. – Мы так бедны, несмотря на наше растущее богатство! К тому же неизвестно, где Отец прячет свою кубышку, и если с ним что-то случится...
Полковник яростно затряс колокольчиком, рука его дрожала от негодования.
– Со мной ничего не случится! – завопил он, и в гневе его было нечто ребяческое. – Я здоров как бык! Я – везунчик! Я переживу вас всех!
Внезапно он остановился и, поманив к себе доктора права, торопливым шепотом объявил ему:
– Знаешь, на твой счет я уже распорядился, ты – мой единственный наследник.
А через секунду тронул за колело Лекока и проговорил ему в ухо так, чтобы не слышали другие:
– Защищай собственное достояние, сын мой, все свои сокровища я завещал тебе.
Производя эти манипуляции, полковник из-под полуприкрытых век следил за остальными и успел перехватить взгляд, которым обменялись принц Сен-Луи и доктор Самюэль.
– Вы хотите моей отставки? – во весь голос загремел он. – По-вашему, я слишком зажился на этом свете? Ну, где отцеубийца, что посмеет обагрить кровью мои седые волосы? Да и, сами подумайте, чего вы этим достигнете? Неужто предатель, вознамерившийся пронзить мою грудь, полагает, что амулет я ношу на шее? Зарубите себе на носу: отправляясь на совещания с вами, я первым делом прячу амулет в надежное место. Среди вас завелись бунтовщики! Неблагодарные! Они забыли, что вожделенные сокровища собраны мною, они забыли, что мне одному вверена тайна братства. Так пусть же они знают, что мой труп не укажет им дороги к кладу!
– Молчать! – заорал он, тыча пальцем в графиню де Клар, открывшую было рот для возражения. – Тебе слова не давали! Когда ты явилась к нам, ты не думала о бриллиантах, а мечтала сунуть свои босые ноги в башмаки. Кто сделал тебя графиней де Клар? Я! Ты была ничуть не лучше Бернетти, только ходила не в шелках, а в лохмотьях. А ты, Корона? Я отдал тебе мою маленькую Фаншетту, бедного моего ангелочка! Да знаешь ли ты, что я могу с тобой сделать? Сейчас утро, и в окно вовсю светит солнце, но достаточно мне сказать: «Ночь настала!» – и ты никогда не выйдешь из этой комнаты!
Корона побледнел, графиня де Клар улыбалась.
Лекок положил на плечо старика руку, и тот сразу остановился и обвел всех удивленным взглядом, словно человек, которого внезапно разбудили. Самюэль, аббат, принц и юрист выстроились вокруг полковника и застыли, подобно истуканам.
– Отец есть Отец! – возгласил Лекок. – Короне только бы лезть на рожон, а Маргарита уже сожалеет о своем нахальстве. Простите!
Четыре выше упомянутых истукана отвесили председателю учтивый поклон. Поле боя осталось за стариком.
Корона с брюзжанием вернулся на свой диван, а графиня де Клар, откинув вуаль, протянула полковнику руку со словами:
– Вы наш Отец, мы вас почитаем и любим.
– Ваш Отец слишком стар, – неожиданно плаксивым голосом объявил полковник, – а у стариков свои слабости. Скрывая немощь свою, Отец только что похвалялся перед вами: «Я переживу вас всех!». Увы, бедные детки, дни мои уже сочтены. Наберитесь терпения, вам недолго осталось ждать. Маргарита, ты молода и прекрасна, твои притязания справедливы. Ты хочешь золота, много Золота – ты получишь его, ты хочешь стать герцогиней – ты станешь ею!
Он привлек ее к себе и, поцеловав, шепнул:
– Сумасшедшая! Неужели ты не догадалась, что я прочу тебя в свои наследницы?
И уже во весь голос растроганным тоном произнес:
– Чада мои, дорогие детки! Простите старика, который питает к вам поистине отеческую любовь. Признаю, с Короной я поговорил слишком круто, но его обращение с бедной Фаншеттой доставляет мне столько огорчений. Ах! Почему я не отдал моего нежного ангела Лекоку, или принцу, или добряку Самюэлю, или наконец, нашему достойнейшему профессору!.. Но сделанного не воротишь, к тому же Корона приходится мне племянником, так что лучше нам жить в мире.
Давайте же не будем терять времени понапрасну, – продолжал он, но тон его внезапно изменился, вновь обретя резкие ноты, – я еще не ослеп и прекрасно вижу, что всем вам охота побунтовать. Успокойтесь: даю слово – это будет мое последнее дело.
Он опустил руку на лежавшие перед ним бумаги.
– Вы припасли что-то новенькое, Отец? – послышались со всех сторон любопытные голоса.
– Именно так, – ответил старец, принимая вид патриарха, вознамерившегося осчастливить сюрпризом своих ближних. – Бриллианты Клары Бернетти – всего лишь маленький эпизод нашей истории, что-то вроде пролога к пьесе, которая только-только начинается. Неужели вы и впрямь могли подумать, что я так хлопочу из-за каких-то четырехсот тысяч франков? Я сказал: это будет мое последнее дело. Я сказал чистую правду. Мое последнее дело должно стоить моих трудов, а если вы, мои драгоценные, желаете оценить его в деньгах, то ответьте мне на вопрос: во сколько вы оцениваете головы, что носим мы на своих плечах, все мы, тут присутствующие?
