Синтия Хэррод-Иглз - Князек
Но, по крайней мере, здесь, «при дворе внутри двора» было относительно безопасно. Здесь трижды в день служили католическую мессу – как и дома, в усадьбе Морлэнд. Преклонив колена и перебирая четки, бормоча литанию и слыша знакомую и милую с детства церковную латынь, Леттис чувствовала себя защищенной. Слуги двигались здесь изящно и почтительно, голоса людей звучали тихо и благозвучно... Распорядок дня был весьма схож с порядками при английском дворе: пробуждение, молитва, завтрак, рукоделие, развлечения – все это плавно и неизменно сменяло друг друга, словно времена года, последовательность которых в природе неизменна... А вне этого уютного мирка жили мрачные, с хриплыми голосами, грубые, похотливые, словно весенние псы, люди, странно и причудливо одетые – в шляпах, украшенных петушиными перьями, с огромными кинжалами у пояса и ножами за голенищем, с пальцами, унизанными награбленными драгоценностями, с хмурыми лицами и с бородами, которых, похоже, никогда не касались ножницы... Люди эти презирали духи и шелка, а если и улыбались женщинам, то улыбка напоминала скорее хищный оскал.
В этом крошечном хрупком мирке, ярком, будто скорлупка яичка малиновки, и столь же непрочном, женщины жались друг к дружке как перепуганные лани, морща носики, и со страхом, смешанным с волнением, взирали на диких волков, описывающих вокруг них круги. Один из хищников кружился около Леттис чаще, чем другие – и ее взгляд был невольно прикован к нему. Роб Гамильтон со своей стороны с мрачной улыбкой наблюдал за прелестнейшей из придворных девиц, втихомолку гадая, долго ли еще продержится она, оставаясь честной девицей...
Кэт, прислужница Леттис, была перепугана еще сильнее хозяйки – и придумала уловку, позволявшую ей всякий раз прятать голову под крыло, когда по углам сгущались тени и становилось невыносимо жутко. Страшнее всех был, конечно, мрачный и завораживающий Гамильтон. И вот, когда Кэт и Леттис оставались вдвоем, служанка начинала забивать девушке голову... Роб Гамильтон околдован ею, Роб Гамильтон готов служить ей словно покорный раб, Роб Гамильтон не в силах глаз от нее оторвать – даже королева нынче за обедом рассердилась на него – словом, Роб Гамильтон так влюблен, что достаточно будет самого незначительного поощрения со стороны Леттис, чтобы он сложил к ее ногам все свои богатства – а он богат, о, очень богат – и почтительнейше предложил ей руку и сердце...
Леттис терпеливо выслушивала все это, в уме прикидывала и рассчитывала... Да, Гамильтон и вправду заинтересовался ею, и хотя он возбуждал в ней скорее страх, нежели любовь, в его мрачной силе было что-то волнующее. К тому же ее небольшого ума оказалось достаточно, чтобы понять: в этом страшном мире, сплошь населенном бандитами, где нет иного закона, кроме их прихотей, потенциальной жертве благоразумнее всего искать защиты у атамана...
Такого мнения она была в мае, когда придворные, собираясь славно поохотиться, переехали на время в замок Стерлинг-Касл, расположенный у самых болот. Это были земли Гамильтона – и вел он себя здесь учтивее прочих, к чему обязывало положение хозяина – реже, чем остальные, напивался, даже разговаривал тише и вежливее. Кэт считала это всецело влиянием волшебной красы Леттис – но для самой девушки учтивая улыбка Гамильтона по-прежнему оставалась волчьим оскалом. Но ведь времена меняются, грядут великие бури – и благоразумнее обрести надежное убежище...
В Стерлинг-Касле неожиданно расхворался Дарнли – и довольно серьезно. Когда он, наконец, оправился, было уже совершенно ясно: королева настолько влюблена, что выйдет замуж за этого женоподобного юнца во что бы то ни стало. Лорд Морэй яростно вздорил с ней, а когда она решительно отказалась признать его законные права после своего замужества, в бешенстве покинул замок, напоследок пригрозив, что соберет армию против королевы... По совету Дарнли королева послала за Босуэллом, который в это время находился во Франции, прося у него защиты, – Леттис поняла, что королева избрала ту же испытанную тактику: искать защиты от разбойника у другого бандита.
Настал июль, жаркий, влажный и хмурый. В конце месяца должно было состояться бракосочетание королевы с ее возлюбленным Дарнли, который уже обнаруживал поистине королевское высокомерие – раньше он напивался через день, а теперь вообще никогда не бывал трезвым. Босуэлл уже скакал в Шотландию, и его возвращения ждали с недели на неделю, а Морэй в это время в Вемиссе спешно собирал войско. Леттис чувствовала, что ярко раскрашенная скорлупа трещит и разваливается... Черные глаза Гамильтона неотвратимо преследовали ее – она видела нечто невыразимо волнующее в том, как он изо всех сил сдерживал свои порывы: словно течение бурной реки перегородила плотина, готовая в любой момент рухнуть...
Однажды она проходила через полутемный зал, спеша куда-то по поручению леди Сомс – и вдруг заметила выходящего Гамильтона. Повинуясь внезапному порыву, она последовала за ним...
Запутанные лабиринты коридоров Стерлинг-Касла были хорошо знакомы Гамильтону в отличие от Леттис, которая вскоре заблудилась и заспешила вслед за ним, боясь потеряться, что в этот момент казалось ей куда страшнее, чем остаться с ним с глазу на глаз. Она увидела, как он завернул за угол – она побежала следом, и тут сильные руки схватили ее и втащили в какую-то комнату: он подкарауливал Леттис, и птичка попалась.
Это была полутемная кладовая, свет в которую проникал сквозь узкую бойницу. Гамильтон захлопнул дверь и запер ее: Леттис открыла было рот, чтобы закричать – но широкая ладонь зажала ей рот.
– Бесполезно, – заявил он. – Не надо криков, дорогуша. Этим делу не поможешь. – Глаза ее, полные ужаса, уставились на него. Его смуглое, приятное, несмотря ни на что, лицо озарилось улыбкой – губы приоткрылись, обнажив острые, как у волка, зубы. Ноздри Леттис трепетали, судорожно втягивая воздух, а вместе с ним и запах – запах пота, кожи и мужского тела. Девушка была так напугана, что у нее подкашивались ноги. Ее тошнило от запаха мяса, исходящего от смуглой ладони, зажимающей ее рот. Он всем телом прижал ее к стене, что не составило никакого труда – от ужаса девушка совершенно не сопротивлялась – а другой рукой стал приподнимать тяжелые юбки…
До нее вдруг дошло, что он собирается с ней сделать, – и она слабо пискнула, словно мышка в когтях у совы. Гамильтон улыбнулся еще шире и облизал губы. Вид его сильного языка испугал Леттис еще сильнее – если это вообще было возможно. Будто зная, что она хотела сказать, он заговорил:
– Ведь это именно то, чего тебе хотелось, милочка, – знаю, знаю. Видел, как ты смотрела на меня... Зачем же еще ты нынче потащилась за мной? Ах, нельзя, говоришь? – он шутовски склонился над ней, словно прислушиваясь. – Нет, можно – именно это я сейчас и сделаю! А если потом тебе на ум взбредет пожаловаться, то помни: твое сегодняшнее поведение тоже требует объяснений. С чего это ты болтаешься по замку одна, без спутницы? А, бесстыдница?
