Ксавье де Монтепен - Владетель Мессиака. Двоеженец
Возвратясь домой, Телемак де Сент-Беат ждал Бигона и ждал всю ночь напрасно. Утром, обеспокоенный, он вышел на Яндскую площадь и снова не встретил своего слуги. Только в первом часу пополудни, когда он снова собирался идти на розыски, какое-то страшилище, избитое, окровавленное, с опухшим лицом явилось перед ним.
— Ах, господин кавалер! — застонало страшилище.
— Бигон! Это ты?
— Я сам, уважаемый господин.
— Ты, и в таком положении?
— Да! Да! Меня безжалостно избили палками.
— Вижу, что на тебе побывали палки.
— Вы видите, а я их чувствую до сих пор.
— Кто тебя избил?
— Старый де Канеллак и его одиннадцать разбойников. Но прежде, чем начну рассказывать, дайте мне стакан вина.
Телемак де Сент-Беат удовлетворил просьбу Бигона.
— Вот вся история! — начал Бигон. — Я хотел непременно прочесть несчастную записку. Не желая, чтобы вы мне помешали, необходимо было уйти от вас.
— И ты прочел записку.
— Да, ужасные вещи!
— Но читать чужие письма тоже скверная вещь.
— Вы думаете? А я называю этот мой поступок спасением другого от убийства.
— Не понимаю тебя! Что общего между чтением чужих писем и злодейством.
— Что мне за дело до вашей деликатности. Вот что было написано в записке…
И Бигон передал Телемаку де Сент-Беату содержание анонимного послания Эрминии.
Телемак де Сент-Беат сейчас решил, что автором записки должна быть его сестра.
«Это надо расследовать», — подумал он и прибавил громко: — Записка у тебя?
— У меня, без сомнения.
— За что же тебя избили?
— В то время, как я читал проклятое письмо, чьи-то руки вдруг схватили меня. Я едва успел спрятать письмо в правый карман, как почувствовал себя унесенным и очутился в темной комнате. Вскоре принесли огонь, и передо мной было страшное лицо старого де Канеллака.
— Тебя зовут Бигон? — спросил он меня. — Ты служишь у графа Каспара д'Эспиншаля?
— Нет, — ответил я, — уже несколько веков, как Бигоны служат у Сент-Беатов.
— Но ты жил в замке Мессиак и знаешь Эвлогия.
— Очень мало.
— Лжешь.
— Это со мной случается очень редко.
— Слушай! Если ты не приведешь меня в самом скором времени в его трущобу, считай себя человеком погибшим.
— Напрасны были все мои хитрости, отговорки и обманы; надо было исполнить желание Канеллака. Меня посадили верхом и на основании того, что Эвлогия видели поутру у подножья клермонского холма, в лесу около Иссоар, мы все направились в Иссоарский бор.
Здесь, надеясь избавиться от моих проводников, я им указал на пустую хижину. Разумеется, в ней никого не нашли и меня принялись бить. Но это пустяки. Я утешаюсь тем, что, Бог даст, вскоре буду в состоянии отплатить одному из разбойников — именно Вешателю — этому перворазрядному пьянице, бившему меня палкой самым немилосердным образом.
Бигон разъяснил кавалеру, что Канеллак приписывал убийство Без-Веры, лучшего из своих разбойников, Эвлогию, и пылал свирепой жаждой мести.
Телемака де Сент-Беата это не интересовало.
Голову его наполняли иные планы. Он помнил обещание Инезиллы помогать ему, и она должна была теперь сказать ему, был ли повод подозревать Эрминию в сочинительстве анонимного письма. Бигона следовало удалить под каким-нибудь предлогом, так как он не особенно охотно встретился бы со своей капризной женой, которую кавалер решил пригласить к себе.
— Отдай мне анонимное письмо! — сказал он Бигону.
Но Бигон напрасно обшарил все карманы; письмо пропало.
— Неужели я его потерял?
И снова он принялся обыскивать свое платье. Но результат был тот же самый: письмо пропало.
— Горе теперь нам! — воскликнул Телемак де Сент-Беат. — Горе невинной женщине и несчастному Раулю.
VII
Убийство Без-Веры заставляет нас говорить об Эвлогии. Пока сообщим читателям некоторые подробности, касающиеся этого странного существа, которому предназначено играть довольно значительную роль в нашем рассказе.
При жизни графа Бернарда д'Эспиншаля, трагическую гибель которого мы выше описали, за несколько дней до смерти несчастной его пленницы графини Шато-Моран один молодой человек, в одежде замкового служителя, однажды в холодное и туманное утро постучал в двери одной избушки, выстроенной в лесах Мессиака. В избушке жил угольщик Семон с женой Анной, недавно родившей ему ребенка.
Постучавший человек, по имени Мальсен, принес в избушку новорожденного ребенка, кричавшего и вертевшегося в корзине.
Ребенка он отдал угольщице, крикнувшей:
— Боже мой! Неужели это ребенок графини д'Эспиншаль?
— Нет! — ответил Мальсен, — но очень похож на д'Эспиншаля, и граф желает, чтобы вы его воспитали, как собственное дитя.
Анна принялась кормить грудью ребенка, а Мальсен удалился, оставив угольщикам значительную сумму денег на нужды воспитателей. Этот изгнанный из замка ребенок был сын Бернарда д'Эспиншаля и графини Шато-Моран — несчастный плод насильственного похищения и варварства, жертвой которого сделалась графиня Шато-Моран.
Мальсен приказал угольщикам соблюдать строжайшую тайну. Ребенку, согласно календарю, дано имя Эвлогий, и он сделался молочным братом маленькой дочери угольщика.
Эвлогий вырос в пуще и, кроме деревьев, потоков и диких зверей почти никого не знал. Характер его с самого детства был угрюмый и запальчивый. Маленькая сестра его одна имела некоторую власть над ним и усмиряла его гнев; с ней он бывал ласковее даже, чем с матерью. Но девочка умерла в десятилетнем возрасте. Семон угольщик поранил себе ногу, получил гангрену и тоже умер, за ним последовала Анна, не выдержав свалившихся на ее голову несчастий.
Эвлогий оплакивал смерть своей молочной сестры, но воспитателей вовсе не жалел. Оставшись сиротой на десятом году жизни, он не потерял присутствия духа, взял ружье Семона и принялся ходить по лесам, бить зверей, ночуя летом под деревьями, а зимой под крышей валившейся уже от старости избушки покойного угольщика. Дикая жизнь развила в нем необыкновенные силу и ловкость. Пятнадцати лет он догонял на бегу оленей, а шестнадцати — давил волков голыми руками. Лесники и контрабандисты прозвали его «Быстрота-Ветра».
Своего происхождения он не знал. Анна перед смертью открыла ему, что он сын д'Эспиншаля и Шато-Моран.
— Что же из этого? — спросил ее Эвлогий, выслушав признание.
— Ты должен обратиться к твоему брату, Каспару д'Эспиншалю.
— Зачем?
— Чтобы помочь нам в нашем несчастье.
