Филиппа Грегори - Дочь «Делателя королей» (ЛП)
Король вывел ее сюда, чтобы быть уверенным: все смогут убедиться, что он захватил ее в плен. Пусть каждый мальчик в толпе, сидящий на плечах отца, видит, к чему пришел Дом Ланкастеров: последняя бессильная женщина на ступенях Башни сейчас будет заперта, как в могиле, в покоях спящего короля. Наконец Эдуард слегка склоняет голову и по-рыцарски подводит Маргариту ко входной двери Белой башни, жестом показывая, что она должна идти в тюрьму к мужу.
Она делает один шаг к двери, а затем останавливается. Она смотрит на нас, а затем, словно под влиянием внутреннего озарения, медленно проходит мимо нас, глядя в лицо каждому. Она рассматривает королеву, ее дочерей и фрейлин, словно мы ее почетный караул. Это великолепная и неожиданная месть наголову ее разбившим победителям. Маленькая принцесса Елизавета прячется в материнских юбках от холодного взгляда бледной узницы. Маргарет смотрит на меня рядом с Изабель, и слегка кивает, как будто понимает, что теперь я участвую в новой партии на стороне нового игрока. Она сужает глаза при мысли, как легко меня можно купить и продать. Она почти улыбается, когда понимает, что с ее поражением я потеряла всю свою ценность: теперь я порченый товар. Эта мысль ее забавляет.
А потом медленно, страшно медленно, она переводит взгляд на Жакетту, мать королевы, ведьму, чей ветер развеял наши надежды, запер нас в порту на много-много дней, колдуньи, чей туман спас армию Йорков при Барнете; мудрой женщины, которая родила королю сына, пока пряталась в крепости, и пришла к победе.
Я, затаив дыхание, стараюсь расслышать, что скажет Маргарита самой дорогой своей подруге, которая оставила ее после битвы при Таутоне и никогда больше не видела снова; женщине, чья дочь вышла замуж за врага и перешла на другую сторону, которая сама стала врагом Маргариты и свидетельницей ее позора.
Две женщины смотрят друг на друга, и в обеих появляется что-то от девушек, которыми они когда-то были. Улыбка согревает лицо Маргариты, а глаза Жакетты наполняются любовью. Словно никогда не было ни тумана Барнета, ни снега Тоутона: они исчезли, растаяли, и невозможно поверить, что они были когда-то. Маргарита поднимает руку, но не для того, чтобы прикоснуться к подруге, а чтобы сделать знак, их общий тайный знак, и Жакетта повторяет это движение. Неотрывно глядя друг на друга, они вытягивают указательный палец и рисуют в воздухе круг. Потом они улыбаются друг другу, как будто сама жизнь не более, как ничего не значащая шутка, и умная женщина всегда смеется над нею. Наконец, не говоря ни слова, Маргарита тихо скрывается в темноте Башни.
— Что это было? — спрашивает Изабель.
— Это был знак колеса фортуны, — шепчу я. — Колеса, которое подняло Маргариту Анжуйскую на трон Англии, а затем сбросило сюда. Жакетта давно предупредила ее об этом, они обе знали. Они знают, что фортуна опускает человека из величия к ничтожеству, и все, что мы можем сделать, это терпеть и ждать.
* * *В ту же ночь братья Йорки, всегда действующие заодно, вошли как безмолвные убийцы в комнату спящего короля и, удерживая подушку на его лице, ввели в свой дом предательскую смерть, которой они научились на поле боя. Пока его жена и невинный сын спали под той же крышей, Эдуард совершил страшное преступление в соседней комнате. Никто из нас ничего не знал до самого утра, пока мы не проснулись от известия, что бедный король Генрих скончался в глухую полночь от великой печали, как сказал Эдуард.
Мне не нужно быть прорицательницей, чтобы сказать, что никто и никогда не сможет спать в безопасности под королевским кровом после той ночи. Теперь война за корону Англии приняла новый характер. Мой отец уже знал, что это борьба на смерть, когда Миднайт упал на колени и сложил свою черную голову на поле Барнета. Дом Йорков будет безжалостен и смертоносен ко всем врагам, невзирая на место или титул, и мы с Изабель постараемся запомнить это.
Глава 6
Л'Эрбер, Лондон, осень 1471
Я служу фрейлиной моей сестры в доме, который некогда принадлежал моему отцу, а теперь перешел Джорджу Кларенсу. Пока я в трауре, никто не требует, чтобы я служила королеве Англии, но когда после Рождества и темных зимних дней придет весна, я отправлюсь ко двору, где буду служить и королеве и моей сестре, а потом король устроит мой брак. Имя моего покойного мужа передано сыну, рожденному королевой, когда она пряталась в Тауэре. Он Эдуард, принц Уэльский, как и мой Эдуард. Я потеряла и мужа и имя.
Я вспоминаю себя маленькой девочкой, которой отец рассказал, что королева просит меня и Изабель служить ей фрейлинами, и как он отказал ей, потому что мы были слишком хороши для ее двора; это воспоминание подогревает мою гордость, как горячие угли подвешенную над ними кастрюлю.
В действительности, у меня мало поводов для гордости. Я понимаю, что пала очень низко, и у меня нет защитника. Нет ни состояния, ни связей, ни славного имени. Мой отец умер как предатель, а мать почти что в тюрьме. Ни один мужчина не захочет взять меня в жены ради продолжение его рода. Никто не сможет быть уверен, что я смогу родить сына, ведь у моей матери было всего две девочки, и я не понесла за время моего короткого брака с принцем. Думаю, что как только закончится мой траур, король Эдуард отдаст меня какому-нибудь бедному рыцарю вместе с маленьким лоскутом отцовской земли, как вознаграждение за какое-нибудь бесчестное дело на поле битвы, и меня отправят в деревню кормить кур, пасти овец и рожать детей, если я на это способна.
Знаю, не такой доли хотел для меня отец. Они с матерью прочили самое блестящее будущее для нас обеих, своих любимых дочерей. Мы с Изабель были самыми богатыми наследницами Англии, а теперь у меня ничего не осталось. Земли моего отца перешли к Джорджу, а удел моей матери мы отдали без единого слова протеста. Изабель позволила им называть нашу мать предательницей и конфисковать ее состояние, так что теперь мы обе нищие.
Однажды я спрашиваю ее, как это произошло.
Она смеется мне в лицо. Она стоит перед большим гобеленом, туго натянутым на ткацком станке, и расшивает его золотыми нитями, а дамы любуются на ее работу. Позже ткачи закрепят кромку и обрежут нити, а пока Изабель украшает шпалеру сияющим золотом. Теперь, став герцогиней великолепного Дома Йорков, она считается знатоком и тонким ценителем роскоши.
— Это же очевидно, — говорит она.
— Не для меня, — уверенно отвечаю я. — Для меня совсем не очевидно.
Она осторожно протягивает нить через ткань гобелена, и одна из дам закрепляет ее. Они отступают на шаг, чтобы полюбоваться результатом. Я раздраженно стискиваю зубы.
