Владимир Прасолов - Золото Удерея
Енисейский тракт, проложенный большей своей протяженностью по непролазной тайге, извиваясь меж сопок, ныряя в низины, взлетая из них на высокий берег Енисея, открывал перед путешествующими по этим местам впервые буйную красоту и раздолье приенисейского края. Яков и поручик Андрей Бело-цветов ехали не спеша, с остановками и привалами в самых живописных местах. Казаки, сопровождавшие их, хорошо знали эту дорогу, поэтому все шло размеренно и неутомительно, как для начальствующих особ, так и для их сопровождения. За время совместного бытия в Красноярске Яков ни на минуту не оставлял поручика, блестяще выполняя все его пожелания. Теперь же Белоцветов целиком и полностью полагался на Якова. В этих краях, бесконечно далеких от балов и придворных приемов, от армейских уставов и гусарских забав, Яков оказался более приспособленным к жизни, чем поручик. Его гибкий, изощренный ум, ум мошенника, как нельзя лучше подходил к ситуации, в которой они оказались. Они ехали с одной-единственной целью — найти применение огромным деньгам, которые готовы были вложить персоны императорского двора в золотой промысел. Понятное дело, Белоцветов с этого имел немалый процент, которым готов был поделиться с Яковом. Оба понимали, что, находясь при таких деньгах, а главное — при золоте, не процент будет определять их благосостояние, а умение вести дела бумажные, отчеты-зачеты, да платежные ведомости. При всем благородстве своем, Белоцветов хорошо знал принятый в высших кругах общества тонкий предел дозволенного вознаграждения, выходить за рамки которого считалось недостойным. Но этот предел не удовлетворял его амбициозных запросов. Просто уворовывать было ниже его достоинства, и он об этом даже не помышлял, но получать дополнительно барыш иным путем был весьма согласен. Так вот такой, иной, путь и предлагал ему Яков. Вроде как все пристойно. Под разведку на участки золотоносные разрешения получены, под открытие акционерного общества бумаги подготовлены, и высочайшие пайщики о том уведомлены. Губернское начальство, письма сопроводительные получив, всевозможную помощь поспешило оказать. В Горном приказе ни на минуту задержек не было. Более того, как бы случайно выезд фискального чиновника в село Рыбное к их поездке приурочен был, а чиновника в сопровождении казаков отправлять положено. Чего еще желать можно в дальней дороге? Весело ехали, лошадей только меняли да местными деликатесами угощались в заезжих избах. Так и прибыли к стреловской переправе. Чиновник Сычев из казенного возка давно к ним в фаэтон с мягкими пружинными сиденьями перебрался. Желание общаться со столичной знатью, что было просто пределом его мечтаний, сбылось, и он, млея от счастья, говорил и говорил обо всем, что интересовало столь великолепных господ. Так что к переправе на Енисее Яков уже многое знал о промыслах енисейских, «золотой дороге» старательской, как и что надо делать для процветания их будущего предприятия. Прежде всего, использовать Сычева так, чтобы местная власть ковром стелилась при их появлении. Для того все чаще в рассказах своих Яков как бы ненароком упоминал о друзьях высокопоставленных и как раз по ведомству Сычева в Петербурге. Поручик подыгрывал, распаляя фантазии Сычева о том, как удачный случай, сведший их, может изменить судьбу губернского чиновника.
Переправа через Енисей прошла без неприятностей, и дальнейший путь вдоль Ангары убедил Якова в том, что здесь существуют несколько иные товарно-денежные отношения. Во всех заезжих избах, а их в каждой деревне оказалось более чем достаточно, на что тоже было обращено особое внимание, за прилавком или на полке, отдельно стояли весы, как в ювелирных лавках. Явно не для леденцов. Извозчики в драных зипунах не ходят, справно одеты и обуты, лошади хорошие и сбруя — загляденье, один перед другим выставляются. Женщины в кабаках имеются завидные, нраву свободного, вольного. Так и хватают глазами приезжих, как обыскивают. Таких Яков и по столице знавал, здесь они не напрасно появились. Верный признак — «золотая» дорога под копытами их лошадей. Все примечал опытный глаз талантливого мошенника, все фиксировал его ухищренный ум. Даже стерляжья уха и отбивные из сохатого, приправленные мороженой брусникой и квашеной капустой, ни на секунду не могли отвлечь его внимание от мелочей и примет, из которых, как в мозаике, складывалась вся картина в целом. Единственное, чего не мог себе позволить в дороге Яков, — это даже глоток мадеры. Этим делом, приняв для храбрости перед переправой, вполне успешно продолжили заниматься Белоцветов с Сычевым. Якову нужен был трезвый ум. Все, о чем рассказывал ему Сазонтьев в столице, действительно подтверждалось, золото было, и его было много. Прямой обмен золотого песка на товары сулил огромные прибыли. Явно незаконно, но это было, и этим занимались те, кто пришел сюда раньше. Сие обстоятельство нисколько не смущало Якова, в нем загорелась страсть, он был уверен в себе. Теперь, когда судьба так благосклонно понесла его к удаче, — тем более.
Еще на свадьбе его, в Красноярске, нежданно удивлен он был, когда один из гостей новомодное по тем временам действо произвел — визит-карты предъявил, такое еще не совсем обычно было, но уже и не удивило бы никого, если бы не одно обстоятельство. Визит-карты те были отлиты из чистого золота и имели не менее пяти рублей цену! Такого гонору даже в императорских домах России не позволялось, а гость тот только бокал шампанского-то и выпил, в тройку и укатил восвояси. Тройка та в карету французской работы впряжена была, сбруя золотом да. серебром украшена. Во как! Естественно, визитки свои он лицам вручил сугубо определенным! Умно и нахально! Явно взятка, а не придерешься никак.
В деревнях и селах по тракту Яков обходил все лавки и магазины, цены смотрел, с трудом изумление свое скрывая. То, что не стоило и осьмушки в самой захудалой питерской лавке где-нибудь на Лиговке, здесь стоило в десять раз дороже, а то и в двадцать, зато то, что за рубль там не возьмешь, здесь почти даром, бери — не хочу. Все это было важно. Ведь теперь, кроме того, Яков был представителем торгового дома, причем полномочным. Тесть, Иван Васильевич Сазонтьев, слово свое держа, не скупился и отписал на дочь свою приличный капитал, который тут же и был внесен в качестве пая Якова в довольно крепкое, к великому удовольствию зятя, как оказалось, предприятие.
Рассыпавшийся в любезностях Сычев, лежа в подушках и угощаясь из фляжки вином, откровенно признался, что никакого конкретного задания от начальства своего не имеет, а «токмо и послан ради-с поддержки вашего предприятия-с, так что прошу располагать мною-с по вашему усмотрению-с». Что и требовалось Якову. Обсуждать с поручиком идею было некогда и несподручно, поэтому красноречивого взгляда было достаточно, чтобы тот согласно кивал на предложения Якова.
