Последние дни Константинополя. Ромеи и турки - Лыжина Светлана
- Чёрт побери всех турок! - воскликнул один из воинов-генуэзцев. - Эти подлецы даже ночью по нам палят! Целятся на свет!
- Да зачем им целиться? - возразил второй. - Они нацелились один раз ещё с утра и раз за разом били в одно и то же место.
- Ничего подобного! - воскликнул третий. - Пушечные опоры стоят на мягкой земле, а не закреплены на стене, поэтому, когда пушка стреляет, опору заносит то в одну сторону, то в другую, сколько ни подкладывай камней. Ядра летят, куда Бог пошлёт.
- А я тебе говорю, что они стреляют кучно! - настаивал второй. - Поэтому и брешь в Малой стене такая большая. А теперь хотят пробить ещё и Большую стену.
- Я уже объяснял вам: не смогут, - послышался четвёртый голос, но в отличие от первых трёх этот человек говорил как будто с усилием. - Большая стена прочнее и расположена дальше. Ядро достигает её уже на излёте. Силы удара не хватает.
Голос звучал немного странно, поэтому факелы двинулись в сторону говорившего. Это оказался Джустиниани.
- Командир, ты же ранен! - воскликнул кто-то.
Начальник генуэзцев не стоял, а сидел или даже полулежал на земле среди камней и опирался на одну руку, правую. На левую он опираться не мог, ведь она ему не подчинялась, висела плетью: у края кирасы, там, где эта часть доспехов соприкасалась с наплечником, виднелась вмятина, а на пыльные камни медленно капала тёмная густая жидкость. Кровь.
Позднее выяснилось, что один из осколков каменного ядра угодил как раз в щель между латами, пропорол одежду и застрял в теле, но не слишком глубоко.
- Чтобы пробить Большую стену, туркам придётся перетащить пушку поближе, - продолжал Джустиниани. - Поэтому нам надо быстрее заделать брешь в Малой стене. Чтобы турецким пушкарям пришлось начинать всё сначала.
Никто уже не слушал. Все, стоявшие рядом, кинулись подымать раненого, а ещё несколько воинов поспешили к ближайшим запертым воротам Большой стены и принялись стучать, чтобы стражи, стоявшие с той стороны, отпирали:
- Открывайте, бездельники! - громко кричали генуэзцы, а Тодорис думал: "Что же будет, если рана окажется серьёзной? Надо немедленно сообщить отцу. О случившемся обязательно должен узнать василевс, но ведь я не могу сам идти к василевсу с докладом. Надо, чтобы кто-то другой пошёл".
- Слышите, что я сказал? Продолжайте починку стены, - меж тем твердил Джустиниани, но его голос становился всё тише, слабел, а сам генуэзец, опираясь на двух своих подчинённых, еле передвигал ноги.
Тодорис, тоже пробираясь к воротам, слышал, как воины, оставшиеся возле бреши, переговаривались меж собой:
- Что если турки продолжат стрелять всю ночь? Как нам быть?
Очевидно, без Джустиниани здесь ничего не могло делаться, но связному следовало думать не об этом, а о своих прямых обязанностях - доставлять новости, куда надо и кому надо.
Часть I
Ангел на страже
Утро 28 мая 1453 года
Над Городом взошло солнце. Лазурное небо над синей лентой гор, видневшихся на дальнем берегу Босфора*, было ослепительно ярким. Но ещё ярче сиял белый солнечный диск, медленно поднимаясь выше и выше.
Время от времени на этот диск оглядывались те, кто явился в здание Большого ипподрома, взобрался по каменным лестницам до уровня самых верхних скамей и теперь стоял под сенью галереи, тянувшейся по краю этого огромного сооружения.
_____________
* Босфор - пролив между Чёрным и Мраморным морем. Средневековый Константинополь был ограничен водой с трёх сторон. Заливом Золотой Рог - на севере, проливом Босфор - на востоке и Мраморным морем - на юге. Только с запада была суша.
_____________
Галерея совсем не имела стен. Её кровлю поддерживали два ряда колонн из белого мрамора, и в широких просветах между мраморными столбами можно было обозревать весь Город: черепичные скаты крыш, широкие улицы, тускло блестящие купола церквей, останки акведука, а также пустыри, огороды и пастбища. Лучший обзор могли получить разве что чайки, садившиеся на крышу собора Святой Софии, который величественно возвышался к северу от ипподрома, но на крышу нельзя было так свободно подняться, как на эту галерею. Отсюда чётко виднелись даже оборонительные укрепления, и именно они занимали внимание тех, кто пришёл на ипподром.
Межу колонн толпились почти одни только женщины: молодые и старые, с детьми или без них - все стояли и смотрели кто на запад, кто на юг, кто на восток... То есть на тот участок стен, где сейчас находились их мужья, братья, сыновья, отцы.
Вот уже два месяца в Городе действовало правило, что в светлое время суток женщинам нельзя находиться даже вблизи стен, а на стенах - тем более. Слишком опасно, ведь как только начинало светать, турки, вот уже два месяца осаждавшие Город, начинали очередной обстрел.
Лишь поздно вечером - когда на землю опускалась тьма, а нечестивцы успокаивались, - женщины могли прийти на стены, чтобы принести мужчинам еду, питьё, воду для умывания и чистую одежду. Только вечером наставало время, чтобы перевязать раненых и увезти убитых. А если было необходимо, то женщины помогали в восстановлении стен, за день разрушенных турецкими пушками: таскали камни, землю в мешках. И так до глубокой ночи, а затем уходили, но считали такую ночь счастливой, ведь порой случалось, что турки не прекращали попыток овладеть укреплениями даже с наступлением темноты. Сражение шло при свете факелов и костров, а женщины прятались. Они могли помочь только молитвами.
К счастью, нечестивцы обычно не были так упорны - они давали отдых себе и другим. И тогда женщины жили, как обычно. Вечером они навещали мужчин, после этого помогали им в починке стен, затем шли спать по своим домам, а утром просыпались и шли на галерею ипподрома. Оттуда они издали смотрели на вновь начинающуюся битву, а затем отправлялись молиться в храмах Города.
Знатные женщины, конечно, проводили дни и ночи несколько иначе, но никто бы не сказал, что им живётся легко. Молитва - труд тяжёлый, и раз уж аристократка не таскала камней, она должна была молиться за себя и за тех, кто не молится. Ведь иногда наступали такие дни, когда казалось, что только благодаря молитвам Город до сих пор держится.
Так думали женщины в простых бежевых мафориях*, стоя в проходе между мраморными колоннами и глядя на богачку, которой уже следовало бы направиться в ближайшую церковь. Больше пользы, чем стоять здесь, ведь почти минул девятый час и, значит, скоро должна была начаться служба.
Богачка, красивая, ещё не старая женщина в красном платье и тёмно-синем мафории, смотрела то на северо-запад в сторону залива Золотой Рог, то на юг в сторону моря. Рядом, следя за её взглядом, стоял светловолосый мальчик лет четырнадцати в короткой синей тунике с длинными рукавами, узких жёлтых штанах и бежевом плаще. Ткани одежд мальчика были такими же богатыми, как одежды женщины, и, значит, он был сыном, а не слугой.
* * *
