Последняя из древних - Кэмерон Клэр
Накануне Сын положил несколько слоев березовой коры на вогнутую каменную плиту, чтобы жар от огня вытягивал из бересты черную слизь. Когда к ней прибавились горячие угли, он приклеил липкой смолой треугольный каменный наконечник к деревянному копью. Работать нужно было быстро, пока масса не застыла. Часто облизывая пальцы, Сын давил и мял смолу, пока она не приняла нужную форму. Довольный, он окунул новый наконечник в прохладную воду.
Ожидая, пока смола затвердеет, Сын наблюдал за своим младшим братом Крюком, у которого предплечье было изогнуто, как рог зубра. Большой палец торчал в сторону, а запястье не двигалось. Крюк пытался привязать к голени затвердевшую шкуру, чтобы защитить ногу на охоте, но кривая рука мешала ему. Он мог повернуть ладонь, только вывернув локоть. Похоже, рука у него еще и болела – как всегда при перемене погоды.
Крюк раздраженно сплюнул.
– Струк! – позвал Сын. Это прозвучало как громкий, пронзительный лай. Из-за короткой гортани его голос был высоким. Пронзительный гнусавый выкрик вырвался из его широкой носоглотки, при этом резонируя в глубокой, мускулистой грудной клетке. От громких звуков горло тут же уставало.
Но Сыну нечасто приходилось напрягать горло разговорами. Большая Мать задавала семейной жизни спокойный тон, а в таком тесном кругу многое было понятно и без слов. Горло Большой Матери уставало еще больше, и она не поощряла излишней болтовни, хотя тот, кто наблюдал ее редкие вспышки ярости, вряд ли мог бы назвать ее тихой. Она называла того, кто слишком много болтал, каркуном и, при этом вытянув руку, хлопала по большому пальцу, изображая клюв птицы, которую она презирала больше всего. Вороны кричали и гадили, не обращая внимания на окружение.
Струк услышал свое имя, проследил за взглядом Сына и увидел тщетные потуги Крюка.
Струк прожил уже шесть или семь зим, хотя никто не знал его истинного возраста. Трудно было определить, сколько ему лет, учитывая его хрупкое телосложение.
Сына радовало, что мальчишка старается быть полезным. Струк подбежал к Крюку, сунул тощий палец в середину узла, а другой рукой вытащил конец шнура. Вместе они привязали затвердевшую шкуру к голени Крюка.
Сын думал о том, что положение Струка в семье остается неопределенным. Мальчика нашли на берегу реки еще до начала рыбалки. На место встречи он пришел с другой семьей, но там с ним плохо обращались и почти не кормили. Вскоре они выгнали его из хижины, и он стал скитаться по округе, как бродячий дикий кот, и клянчить объедки. Большая Мать наконец сжалилась над Струком и дала ему хороший кусок рыбы. Тот после этого стал ходить за ней как приклеенный и так и не покинул семью. Но Струк совсем не рос, как полагалось. Сын подозревал, что мальчик чем-то болен. Накануне утром он заставил малыша встать перед Большой Матерью, чтобы она понюхала его дыхание.
Он беспокоился, нет ли у него солнечного укуса. Семья знала, что эта болезнь начинается с дурного запаха изо рта. Вскоре после этого наступала слабость, боли в суставах и спине, рвота. Следующими, часто смертельными, симптомами были красные пятна, которые появлялись на лице, руках и предплечьях, гноились, а затем превращались в волдыри. Солнечный укус обжигал тело и пожирал его, если оно слишком приближалось к солнцу.
Но Большая Мать не нашла у Струка никаких признаков болезни. С виду он был здоров. Тем не менее Сын беспокоился. Даже к этой весне мальчишка не нарастил мышц. Колени и локти буграми торчали из тонких конечностей, глаза навыкате, кожа темнее, чем должна быть. Сын не знал, почему Струк так мал и станет ли расти, если будет есть больше мяса. Но он знал, что кормить мальчишку рискованно. Каждый брошенный ему кусок мог только усугубить потерю веса. Жизнь только и делала, что заставляла принимать решения. Даже прежде чем поймать блоху, нужно было подумать, стоит ли сохраненная кровь этого усилия.
Сын чувствовал, что равновесие в семье нарушено. Возможно, именно его стремление спариться заставило его чувствовать это острее, чем другие. Сын ощущал это давление каждый день.
3
Закончив приготовления, Дочь пошла по узкой тропинке к очагу. Она подошла как раз тогда, когда Сын с восхищением разглядывал их новое копье. В изготовлении новых вещей принимали участие все, и копье не было исключением. Крюк нашел стержень и придал ему форму, Струк приготовил сухожилие, которым обматывался конец копья, прежде чем к нему приклеивался наконечник. Дочь обточила плоский камень, а Сын собрал из всех этих деталей орудие. Никто из них не мог вообразить себя отдельно от других.
Дочь протянула руку и коснулась плеча Сына. Он не оглянулся: зачем, ведь запах Дочери был таким знакомым. Она почувствовала, как бьется его сердце. Все они чувствовали физическую реакцию другого тела на прикосновение мягких участков их кожи – внутренней части запястья, щеки, горла. Дочь заметила, что у Сына снова эрекция. Для этого ему хватило только раз вдохнуть ее запах. Она знала, как выглядит, одетая для охоты, в твердых шкурах, плотно прилегающих к ее голеням и предплечьям. На каждой щеке черной охрой были нарисованы две полоски – знак семьи. На голове копна рыжих волос. На шее она носила ракушку, нанизанную на тонкий шнурок. Гладкая кожа обтягивала мышцы и блестела от орехового масла. Она чувствовала, что имеет над ним власть. При этом он будил в ней что-то хищное. Но она старалась опускать глаза и смотреть в сторону. Если Большая Мать увидит, куда она смотрит, не миновать неприятностей.
В прежние годы после охоты они проводили время за едой и перевариванием пищи под сводами пещеры, скрытой в скале возле их весенней хижины. Огонь они разводили так, чтобы языки пламени разгоняли тьму. Большая Мать вставала перед очагом, так что тень падала на каменную стену, и, пользуясь игрой теней и припевая, рассказывала им истории. Она понимала, что ради этого стоит напрячь голосовые связки.
Чаще всего она разыгрывала историю, которую они особенно любили смотреть и которую Мать считала предостережением. Речь шла о брате и сестре, которых слишком тянуло друг к другу. В то время на месте встречи собиралось много семей. Заметив, что брат и сестра не расстаются, семья выбрала одного из мужчин, чтобы убить их. Им удалось убежать, но спастись бегством можно было, только следуя путем рыбы.
Брат и сестра отправились к морю, в ту часть земли, куда семьи никогда не ходили. Зубров там не было, не было и пресной воды. Они пили только соленую воду и ели только существ с клешнями. Соль отравила их сознание, и они сошли с ума. У них были дети, которые пожали плоды их поведения. Глаза у детей не закрывались, как у морских рыб. Их губы покрылись соленой коркой от воды, которую они пили. На руках выросли клешни, как у созданий, которых они ели. Большая Мать приседала и сжимала пальцы, чтобы с помощью теней показать, как ужасны были эти существа. Они все обожали эту историю и слушали ее со смесью восторга и ужаса.
Для пущей убедительности Большая Мать дала Дочери морскую раковину размером с грецкий орех. Дочь нанизала ее на шнурок и надела на шею. Но передаваемый из поколения в поколение рассказ постепенно видоизменялся. Передача его при помощи теней была не такой точной, как хотелось бы Большой Матери.
Дочь поняла смысл теневой истории в меру обстоятельств, в которых впервые ее услышала. Дело было после охоты, и живот ее был набит. Кроме того, на понимание повлияли перемены, которые происходили в то время с ее телом. Рассказ Большой Матери стал для нее новым знанием. Это была история, утверждавшая их образ жизни. Она напоминала ей о том, почему они предпочитают жить из года в год по одному и тому же распорядку и почему способность охотиться на зубров делает их самыми сильными животными на земле. Рядом с братом можно было пережить самые трудные времена. Вот почему она всегда носила на шее ракушку, которую называла Морем.
– Дочь, – крикнула Большая Мать, повернувшись и увидев, что та вышла из хижины. Большая Мать дала каждому из них удобное для нее имя. Это был способ отличить одно тело от другого, не слишком разделяя их. Она считала, что слишком сложные имена только излишне напрягают гортань. Вместо слов они руководствовались привычными ритуалами, и теперь была пора подкрепиться перед охотой. Зов означал, что Большая Мать хочет, чтобы Дочь покормила ее. Другие слова были ни к чему. К тому же, позвав Дочь, Большая Мать выказала ей свое предпочтение. Два живых поколения в одной семье были редким и особым случаем. И почти все знали, что, скорее всего, не доживут до третьего. За всю жизнь Дочери в семье не было больше восьми тел. А для Большой Матери она была последней девочкой. Это было драгоценно, и она особенно берегла Дочь. Ведь из старого чрева Большой Матери больше не выйдет способных к деторождению женщин. Ее тело стало похоже на гладкий горшок с песком. Ничто в нем больше не вырастет, но новая жизнь может прорасти в Дочери.
