Бразильский вояж (СИ) - Волошин Константин

— Ну-ка, милейший отец Джозеф, потрудитесь сами найти свои сокровища. Это у вас лучше получится. И поторопитесь. Вам ещё надо досыпать ночь.

Джозеф что-то пытался проговорить, тряпка не позволяла это сделать, а вытащить её он не решался.

Двумя руками он нащупал мешочек и выложил его на поверхность, промычав что-то. Ник встряхнул его, определив содержимое.

— Разве это сокровища, святой отец? Тут и двух сотен монет не наберётся. Давайте дальше вытаскивайте, отец Джозеф! И пошевеливайтесь, а то моё терпение тоже кончается. Я ведь тоже боюсь. Это моё первое ограбление, так что не вам чета, мой отец!..

С протестующим мычанием отец Джозеф всё же, порывшись, выложил ещё мешочек, который звучал иначе, мягче, и был не так тяжёл.

Ник запустил туда руку и нащупал украшения с камнями. Разглядеть их было невозможно, но и так стало ясно, что это те самые драгоценности-сокровища, которые священник накопил и превратил в ценности меньшего веса, и на которые сильно надеялся.

Ник отложил всё это в сторонку, не поленился ещё раз проверить сундук. На самом дне нащупал совсем маленький мешочек, встряхнул его, и тут же засунул в карман штанов. Отец Джозеф, следя за всем этим, издал тоскливое мычание. Ник взглянул на него, но ничего не сказал.

Он всё тщательно уложил на место, как он считал, посмотрел сверху и приказал священнику:

— Закрывайте, отец Джозеф. Спасибо за содействие, — подождал и добавил с дрожью в голосе: — Идите досыпать, святой отец. Мы оба сильно устали, — и толкнул того слегка в спину.

Они медленно дошли до кровати, священник повалился на неё, а Ник наклонился над ним, проговорив тихо, неуверенно:

— Вам трудно будет заснуть, отец. Я вам немного помогу. Не надо сопротивляться, а то будет больно. А так вы заснёте совершенно безболезненно и утром встанете бодрым и весёлым.

Ник привязал священника к кровати за руки, наклонился, нащупал пальцами сонные артерии и, не обращая на возню старика, надавил на них. Держать пришлось недолго. Священник быстро заснул, но Ник продолжал давить на шею, выжидая окончательного результата. Он весь покрылся потом, тело дрожало, и ужас готов был охватить его. Лишь большим усилием воли, уговаривая мысленно себя, он продолжал держать пальцы на артериях.

Наконец отпустил занемевшие от напряжения пальцы, прислушался к дыханию. Его слышно не было. Но это не успокоило мальчишку. Он приложил ухо к его рыжеволосой, как он знал, груди и послушал. Звука сердцебиения не услышал.

Встал на слабых ногах и с трудом сделал два шага, разминая их. Испуг по-прежнему бродил по телу, голова сильно болела, пульсируя в висках.

Непослушными пальцами он стал развязывать рубашку, освобождая всё тело отца Джозефа от пут. Всё это сложил, расправив, на кресле или стуле, оглядел комнату, прошёл к сундуку, взял оба мешочка и ещё подождал, прислушивалась, как зверь, чующий опасность.

Постоял с минуту возле тела отца Джозефа, поправил в темноте руку и простыню, он тихо прокрался в дождь, под чёрное небо. Дождь перешёл в моросящий. Ник боязливо огляделся по сторонам, пригнулся и юркнул в кустарник. Неторопливо прокрался к домику, где спали бездомные ученики пастора, тщательно вытер башмаки, даже вымыл их под струйками воды с крыши и тихо улёгся в кровать, проверив спящего рядом мальчика. Тот не шелохнулся.

Как ни странно, он проспал долго и его разбудил сосед, торопя на завтрак.

Награбленное Ник успел припрятать в дупло толстого дерева, что росло шагах в пятнадцати от их домика. Теперь он постоянно бросал в ту сторону тревожные взгляды, и сердце его постоянно стучало, не хотело успокаиваться, и он подумал, что такие дела слишком дорого ему обошлись. И голова по-прежнему болела. Ему не хотелось встречаться с сестрой, и на её окрик он не повернулся, сделав вид, что не расслышал.

А за завтраком всем стало известно, что преподобный пастор преставился, занятия отменяются, и всем нужно готовиться к панихиде и ритуалу похорон.

Это было на руку Нику, так как этим легко скрыть свое беспокойство и неуверенность. И бледность лица тоже легко было пояснить. Ведь он был одним из лучших учеников отца Джозефа, и никто не стал обращать внимание на его вид. Даже сестра ничего не заметила, лишь спросила:

— Вот и уехал наш учитель в Англию! — и вздохнула, перекрестившись,

— Кто бы мог подумать! — воскликнула немолодая женщина, стоящая рядом. — Через три дня ему надо было уехать на родину — и вот тебе! Боже, неисповедимы твои пути! Пусть душа этого праведного мужа будет в блаженстве и покое!

А Ник подумал про себя: «Как же, в покое, в блаженстве! Грешникам не будет покоя и на небесах!» И тут же в груди защемило от сознания своего поступка, и страх перед господним наказанием заставил его побледнеть и задышать бурно, и он торопливо перекрестился.

Лишь после похорон пастора Ник осмелился вечером достать теперь уже свои сокровища. На другой день, в воскресенье, отправился в свой домик, надеясь тайно закопать награбленное. Тайно даже от сестры. Так будет надёжнее, решил он, чувствуя тяжесть сумки, где лежали его деньги.

Очень хотелось посчитать их, но не решался, выжидая, когда бабка и сестра уйдут на базар, получив от него десяток фанамов. Их он нарочно приберёг для подобного случая.

Выбрал укромное место в садике, он вырыл ямку, аккуратно сняв кусок дёрна. Заглянул в мешочек с деньгами. Посчитать хотелось, но он не стал, лишь просыпал монеты через пальцы, прикидывая, сколько там могло их быть. Решил, что пастор был недалёк от истины. Две сотни там должно быть. В другом мешочке были драгоценности со многими камнями разного цвета и величины. Тут он ничего не мог определить и принялся за третий, самый маленький из мешочков.

В нем было совсем мало украшений. В основном большие красивые камни величиной некоторые в крупную фасолину. Тут тоже для него была сплошная загадка, разрешить которую он даже не пытался.

Всё это он ссыпал в один котелок, уже давно приготовленный и принесённый со свалки и теперь служивший ему хранилищем его богатств. Помедлил и вынул самые простые серёжки с голубыми камушками не больше малой горошины. Усмехнулся, представив удивление сестры, когда он подарит их ей на день рождения.

Теперь Ник всё больше раздумывал над тем, как использовать имеющиеся богатства и не привлечь к себе лишнего внимания. Но сколько он ни думал, ничего путного придумать не смог. И посчитал возможным ждать удобного случая. Единственное, что его радовало и вселяло надежду, что никто не заподозрил его в смерти пастора, хотя слухи ходили по фактории, что это не простая случайность, и что пастор умер не своей смертью.

Новый пастор, отец Лайон, к воспитанию и обучению детей отнёсся иначе. У него был свой взгляд на это, и вскоре занятия и воспитание свелось к устройству в церкви всевозможных уборок, переделок и украшений. И ученики все до одного привлекались на эти работы, почти перестав заниматься учёбой.

— Хел, не бросить ли нам этого пастора? — вскоре спросил Ник у сестры. — Мне совсем не нравится, что новый отец Лайон использует нас для своего или церковного благополучия. Он даже нас, старших, использует на своём огороде.

— А не навлечём мы этим на себя его проклятье? — испуганно спросила девочка и добавила, помолчав: — Он мне не так нравится, как прежний. Он меня уже дважды наказал — ударил линейкой по руке. И остальных иногда побивает.

— Ты говори, что нам с этим делать! — повысил голос, Ник.

— Старший-то ты, тебе и решать. А что будем делать тогда?

— Жить дома, я поищу работу, хоть немного подзаработать. Могу, как при папе, ловить рыбу на удочку. Это поможет нам питаться. У меня и тогда это получалось совсем неплохо.

— Мне не очень нравится потерять здешних подруг. А у нас дома таких нет. Одни местные, и со мной не очень хотят играть и дружить. Я ведь не похожа на них, как ты.

— Да и мне не так уж охота там жить. Но тогда где? Всюду одни туземцы.

— Может, нам разрешат жить здесь, в фактории, но за свой счет? Спросил бы.