Анна Малышева - Посланница судьбы
Услышав же сумму, взвился, как фейерверк, пущенный по случаю коронации:
– Хватит с меня, не желаю больше платить! И молчи, не желаю слушать! Сколько можно таскаться сюда?! Я не дойная корова…
– Спаси! – подавленно повторил Заведомский.
– Однажды я уже пытался тебя спасти, предлагал доходное местечко в одном из ломбардов. Ничего, нынче и дворяне не гнушаются за прилавком стоять! Читал я в «Московских ведомостях» про одного французского маркиза – тот сам дамам в магазине шелка отмеряет! А ты чем его знатнее? Чем?! И что ты мне тогда ответил, помнишь?
Пан Тадеуш опустил голову. Тогда он был настолько оскорблен, что осыпал Казимира самыми страшными ругательствами, смешивая с грязью, и, если бы, не дай бог, под рукой оказалась сабля, разрубил бы мерзкого ростовщика пополам.
– Гордыня мешает тебе заниматься делом, – продолжал Летуновский, – но преспокойно позволяет жить на мои деньги! Позволяет шляться по кабакам, валяться по девкам, которыми и солдат бы побрезговал! Позволяет играть в карты, ручаясь моим именем, и жрать водку со всяким отребьем! Проваливай вон, сказано! Ни копейки больше не дам! Пшел!
Пан Тадеуш дрожал всем телом, сжимая и разжимая огромные кулачищи. Он едва сдерживался, чтобы не сорвать со стены канделябр и не раскроить череп ненавистного «паука, таракана, клопа»… От ярости и страха перед завтрашним днем у него кружилась голова. Словно помешанный, ничего не ответив, он бросился в покои дочери.
Теофилия в это время читала сентиментальный французский роман, полулежа на кушетке. При виде отца она вскочила на ноги, отбросив в сторону книгу. Наверное, такая же реакция была бы у нее, если бы в комнату вползла гадюка.
– Доченька, спаси! – бросился он перед ней на колени. – Не допусти, чтобы отца родного осрамили на весь свет! Род Заведомских весь будет унижен вместе со мной! Я не перенесу такого позора! Уговори ты своего паука дать мне денег в последний раз, в самый последний…
– Что вы называете позором? – вспыхнула пани Летуновская. – И не поздно ли вы беспокоитесь о чести нашего рода? Вы продали собственную дочь пауку, как сами говорите, на меня все прежние знакомые косятся, гадости за моей спиной шепчут, в лицо усмехаются… Это для рода Заведомских не позор?
– Но ведь они просто завидуют, как тебе хорошо с ним живется, – опешил пан Тадеуш. – Признайся, ведь славно я тебя устроил, доченька? А если что не так, если он, песья кровь, место свое забыл, не помнит, что ты его облагодетельствовала, пожаловав свою королевскую ручку, ты только скажи мне, уж я череп его плешивый, как тухлое яйцо, разобью!..
– Подите прочь, папенька! – вне себя от негодования закричала Теофилия. Кровь бросилась ей в лицо. – Видеть вас больше не могу! Вы мне омерзительны! И не ходите к нам! Не попрошайничайте! Слышите? Не позорьте меня! Не позорьтесь сами!..
– Отца родного прогоняешь? – Пан Тадеуш тяжело дышал, выкатив воспаленные от бессонных ночей глаза. – Отказываешь мне в пустяке, в то время как муж осыпал тебя золотом и бриллиантами? Если бы твоя мать была сейчас жива… – начал он в чувствительном тоне, пытаясь смягчить голос, но пани Летуновская не дала ему договорить, взорвавшись:
– Она сейчас мертва, потому что вы ее свели в могилу своими кутежами, картами и бесконечными изменами! Вы нас сделали нищими! Вы пытались меня продать, когда больше продать было нечего! Со второго раза у вас это вышло! Меня прозвали, с вашей легкой руки, «дурочкой Тео», но я все вижу и все знаю! Ненавижу вас! Будьте прокляты!
Пана Заведомского пошатнуло. Лицо его на какой-то миг стало багровым, а потом бледным и безжизненным. Казалось, отец сейчас свалится замертво к ногам дочери. Но он развернулся и медленно, тяжело, будто конечности его окаменели, доковылял до двери.
– Прокляв меня, дочка, ты себя прокляла, – тихо произнес он на прощание, так что Теофилия едва расслышала его слова.
* * *На следующее утро труп пана Заведомского выловили в Яузе. Своей смертью, как и жизнью, он доставил немало хлопот и расходов зятю. Летуновский долго уговаривал аббата, настоятеля храма Святого Людовика Французского, похоронить тестя по-христиански. Он обещал пожертвовать на храм немалую сумму денег, но неприступный иезуит не поддался на уговоры. Он напоминал ростовщику, что самоубийцам, несмотря на их происхождение, отказывают в отпевании и хоронят за кладбищенской оградой. Ростовщику пришлось найти двух свидетелей, которые за приличную мзду дали показания в Управе, что своими глазами видели, как пана Тадеуша пьяные мужики с ругательствами сбросили с моста в реку. Как раз в те дни, когда страшная эпидемия холеры приближалась к Москве, в городе заговорили о поляках, которые будто бы и распространили заразу. Слухи эти грозили вылиться в массовые расправы. Поэтому частный пристав Кондрашкин поверил липовым свидетелям Казимира и завел уголовное дело, а непреклонный иезуит получил из Управы бумагу, подтверждавшую, что пан Заведомский был преступно сброшен с моста, а не утопился по собственной прихоти.
Во время отпевания в храме Святого Людовика Французского на Малой Лубянке Теофилия Летуновская, одетая в роскошный траур, не обронила ни единой слезинки по усопшему. «Хотя бы для приличия, душенька», – шепотом уговаривал ее супруг. «Не хочу и не буду!» – дерзко и довольно громко отвечала она. Сам же Летуновский то и дело прикладывал платок к сухим глазам и шмыгал носом, разыгрывая спектакль на тему родственных чувств. Впрочем, зрителей в этот дождливый сентябрьский день в церкви собралось немного. У ростовщиков, как правило, друзей не водится, а собутыльники Тадеуша вряд ли знали о его внезапной кончине. Так что, кроме четы Летуновских, было всего человек десять родственников и подруг Теофилии.
Где-то в середине службы в церковь вошел мужчина лет сорока в плаще-накидке. В руке он держал цилиндр модного светло-серого цвета, но, по всей видимости, служивший уже не первый год. Синий фрак и клетчатая жилетка прекрасно сидели на его стройной фигуре, однако тоже выглядели поношенными. Незнакомец производил впечатление франта, стесненного в средствах. Его смуглое волевое лицо можно было бы назвать красивым, если бы не жесткое, наглое выражение черных глаз. Именно из-за этого облик мужчины более отталкивал, нежели привлекал. Так как в церкви собралось немного людей, появление смуглого незнакомца заметили все. «Кто это?» – шепотом поинтересовалась Теофилия у супруга. «Понятия не имею, – пожал плечами Летуновский, – наверное, кто-нибудь из дружков твоего папаши». В этот миг он встретился взглядом с незнакомцем, и тот поприветствовал его едва заметным наклоном головы. Ростовщик не ответил на приветствие, принял надменный вид, которому позавидовал бы сам покойный пан Тадеуш, и отвел глаза в сторону. «Где-то я уже видел этого хлыща, – беспокойно думал Казимир Аристархович, – только был он, кажется, моложе. Определенно я его знаю! Вероятно, заклад у меня оставлял… Вот нахал – кивает как приятелю!»
