Евгений Войскунский - Экипаж «Меконга» (С иллюстрациями)
Федор огляделся. Недалеко, на другом берегу речки, возвышалось здание с двумя башнями, похожее на храм.
— Сможем ли мы потом подойти к тому храму? — спросил он. — Мне это нужно для измерений.
— Конечно, сможем. Этот храм и послужит местом проявления воли богов.
— Ладно, — сказал Федор. — Пойду возьму диоптр.
Он разыскал в повозке заранее приготовленный прибор. Это была точеная неглубокая деревянная чашка. В двух диаметрально противоположных местах в краях чашки были сделаны еле заметные треугольные вырезы.
Взяв глиняный кувшин и диоптр, Федор пошел к тому месту, куда обрушивалась водопадная струя. Он поставил чашку на плоский камень, набрал в кувшин воды и налил ее в чашку так, чтобы вода не совсем доходила до края. Потом лег на землю и повернул стоявшую перед глазами чашку так, чтобы оба надреза совпали с его зрительным лучом, направленным на одну из башен храма. Подливая воды из кувшина и осторожно подпирая круглые бока чашки камешками, он добился того, что вода чуть поднялась выпуклым мениском над краями чашки. Тогда, прикрыв один глаз, он сосредоточил внимание на том, чтобы ближний и дальний края чашки совпали по высоте. Приходилось вытягивать шею, поднимать и опус+кать голову, опираясь на локти. Когда нужное положение головы было достигнуто, Федор затаив дыхание, чтобы не сбиться с наводки, сосчитал: уровень воды пришелся на шесть рядов каменной кладки ниже окна второго этажа.
Затем он поднялся, потер затекшие локти, вскарабкался по камням наверх, к вершине водопада, и повторил наблюдение.
Запомнив, на какой ряд камней башенной кладки пришелся новый замер, Федор спустился вниз.
Потом они вброд перешли речку и вошли в заброшенный храм.
Впереди шел возница Рам Дас с горящим факелом.
Под старыми сводами заметались летучие мыши, хлопаньем крыльев едва не погасили факел. Пронзительно пахло сыростью, затхлостью.
— Нет ли здесь змей? — спросил Федор.
— В темноте и сырости кобра не водится, — ответил Лал Чандр. — А в жизни нашей вольны Шива и Кали.
Коридор вывел их в зал, такой высокий, что свет факела не доставал до верха — стены уходили в темную жуть.
На трехступенном пьедестале возвышалась старая знакомая — богиня Кали. Шестирукая, трехликая, шестигрудая, она стояла гневная, непонятная, готовая к действию. Одно из ее лиц, обращенное к Федору, смотрело со странным выражением — призывная улыбка сочеталась с угрожающе сдвинутыми бровями — на противоположную сторону зала, где, такой же огромный, четырехликий и четырехрукий, стоял на одной ноге, подняв другую, согнутую в колене, ее супруг — Шива. Он будто собирался пуститься в пляс.
Лал Чандр пал ниц перед грозной богиней.
— Зело прекрасную пару составляете, господа! — вполголоса произнес Федор, чтобы шутливым словом отогнать охвативший его — не от сырости ли? — озноб.
Он оглянулся на Рам Даса. Возница стоял, держа факел. На его лице не отражалось ничего — ни страха, ни молитвенного умиления, — только скука да еще, пожалуй, легкое презрение, с которым этот полуголый раб смотрел на своего господина, Лал Чандра, простертого перед повелительницей жизни и смерти.
Взгляд раба отрезвил Федора. Он снова принялся разглядывать богиню — и вдруг вздрогнул.
Со стройной шеи богини свешивалось. ожерелье из человеческих черепов.
— Что придумали, душегубцы! — невольно вырвалось у Федора.
Рам Дас не знал чужого языка, но по гневному тону понял слова Федора и посмотрел на него долгим взглядом.
Потом Лал Чандр провел Федора через путаницу коридоров к лестнице, ведущей на башню. Здесь было светлее — солнечный свет проникал через полуразрушенные окна.
По выветренным, засыпанным песком ступеням Федор поднялся до девятого этажа. Выглянув в окно, он увидел внизу, у подножья башни, Лал Чандра. Затем Федор вынул из-за пазухи бечевку с привязанным к концу камнем и стал выпускать ее из окна, отсчитывая узелки, навязанные на бечевке через каждый фут. Когда конец бечевки достиг шестого ряда кладки от низа окна второго этажа, Лал Чандр крикнул ему. Тогда, перестав выпускать бечевку, Федор сильно перегнулся в окно и увидел, что замеченный им со второго замера ряд кладки пришелся на семьдесят четвертый фут.
«Значит, высота водопада — семьдесят четыре фута, — подумал он. — А до земли сколько?»
Он опять стал выпускать бечевку, пока камень, привязанный к ее концу, не коснулся земли. Оказалось — около девяноста футов.
— Почитай что тринадцать сажен! — воскликнул Федор.
Теперь он забыл обо всем, кроме ожидающей его необычной и интересной работы.
— Эй, Лал Чандр, как я найду дорогу из храма? — крикнул он, снова свесившись в окно.
— Рам Дас ожидает тебя внизу! — ответил тот.
Федор спустился вниз и увидел молчаливого факельщика. Все еще охваченный азартом, он весело хлопнул раба по голому плечу:
— Ну, мужичок, ладное же колесо справим!
Рам Дас молча пошел вперед. Но, сделав несколько шагов, вдруг остановился, огляделся, посветив факелом во все стороны, и знаком подозвал Федора.
— Разумеешь ли ты меня? — спросил он на одном из мусульманских наречий.
— Разумею, — ответил Федор по-узбекски.
— Не радуйся подобно новорожденному теленку. Знай, что ты проживешь ровно столько, сколько нужно для окончания этой работы. Понял ты меня? Холодок пробежал по спине Федора.
— А что делать? Куда бежать? — глухо спросил он.
— Сейчас рано. Я найду время для разговора с тобой. Теперь молчи!
И возница зашагал вперед.
Вскоре они вышли на яркий солнечный свет. Рам Дас бросил в речку догоравший факел. Огонь зашипел и потух.
Лал Чандр ласково улыбнулся Федору.
Глава седьмая, Работа пошла полным ходом. — Седобородый плотник Джогиндар и его дочь. — «Это кто ж такие — сикхи?» — Рассуждение о рае, богах, нирване, факирах, а также о людях, которым все это совершенно не нужно. — Федор Матвеев приходит в смущение
Тут она пустилась рассказывать про рай — и пошла, и пошла, будто бы там ничего не надо — знай прогуливайся целый день с арфой да распевай, и так до скончания века. Мне что-то не понравилось.
М. Твен, «Приключения Гекльберри Финна»Странно устроен человек! Верно, иной раз проснется ночью Федор, вспомнит грозные слова Рам Даса — тоскливо сделается на душе. Но при свете дня тревога рассеивалась. Может, русская беспечность брала верх, а скорее — просто увлекся Федор работой.
Сидя за чертежами и расчетами невиданных махин, он напевал то протяжные, то озорные русские песни.
