Альберто Васкес-Фигероа - Карибы
Корабль успел превратиться в темную точку на горизонте, когда Алонсо де Охеда невозмутимо поднялся и, весело расхохотавшись, произнес:
— Право, я все на свете готов отдать, лишь бы увидеть его физиономию, когда через пару дней он вылезет из трюма и узнает, что следующая остановка в Кадисе.
Ингрид Грасс печально улыбнулась, хоть и поднялась, приняв протянутую Охедой руку.
— Самое ужасное, что он вернется. Как бы далеко он ни уезжал, он всегда возвращается.
15
— Человек-кокос!
Сьенфуэгос решил, что ему пригрезилось.
— Человек-кокос! Эй, ты! Волосатая обезьяна!
Сьенфуэгос огляделся, но никого не нашел, хижина казалась совершенно пустой, а самый ближайший человек, если можно назвать человеком омерзительное существо вроде Голиафа, спал в тени кустов на опушке леса.
— Ты где, черт тебя дери? — беспокойно спросил Сьенфуэгос.
— Здесь! Прямо под твоей задницей.
Канарец наполовину высунулся из гамака и наконец разглядел внизу нечто вроде коряги — потрясающе замаскированное среди водных гиацинтов и кувшинок тело, полностью скрытое под водой. Если бы Папепак не пошевелил рукой, то Сьенфуэгос пришел бы к выводу, что разговаривает с невидимкой.
— Я считал тебя мертвым.
— Папепак научился у кайманов плавать под водой, высунув один лишь нос. — Он немного помолчал. — Что это за люди?
— Самые ужасные сукины дети на свете.
— Как и все бородатые?
— Нет. Слава Богу, не все. Эти — самые худшие.
— И что будешь делать?
— Как поправлюсь — разделаюсь с ними.
— Ничего не выйдет. Они тебе не доверяют и следят за тобой, даже когда ты спишь.
— Знаю, — согласился канарец. — Я всё это понимаю, но все же найду способ их убить.
— Ты правда этого хочешь?
— Неужели они заслуживают чего-то другого?
— Нет. Не заслуживают, — согласился коротышка индеец. — Я тебе помогу.
— Как?
— Не знаю. Это ты должен решить, как покончить с людьми твоей расы. Я понимаю только кайманов и зверей из сельвы.
На узкой тропинке, ведущей к реке, показался баск Патси Иригоен; увидев, что тот направляется к хижине, канарец проворно забрался в гамак и прошептал:
— А сейчас уходи, завтра вернешься. Я что-нибудь придумаю.
Он закрыл глаза, притворившись спящим, но на самом деле пытался найти способ одолеть четырех мерзавцев, которые не задумываясь могут отрезать руку ребенку и не станут колебаться, если придется уничтожить врага, даже беззащитного представителя собственного народа.
Прошло почти двадцать четыре часа, прежде чем он выработал план действий, и когда на следующий день около полудня Сьенфуэгос снова остался один, а Хамелеон пунктуально появился под полом хижины, канарец дал ему указания, которые тот повторил слово в слово, хоть и был слегка сбит с толку.
— Не могу понять, чего ты хочешь этим добиться, — признался он наконец, пожав плечами. — Но если ты уверен, что это лучший способ расправиться с ними, то я сделаю все, о чем попросишь.
Он исчез среди кувшинок, словно его поглотила вода, и хотя канарец долго не спал, пытаясь уловить малейший шорох и убедиться, что индеец выполнил его указания, тысячи шорохов сельвы, шепот реки и храп Бабника не позволили ему удостовериться, что всё идет как надо.
Тем не менее, едва первые лучи зари занялись над зеленью сельвы, издали донеслись чьи-то истошные крики. Встревоженные испанцы тут же вскочили, схватившись за оружие. Выглянув из хижины, они увидели на противоположном берегу широкую пирогу, где сидел издающий чудовищные вопли Папепак.
— Чего хочет этот долбанный индеец? — сварливо проворчал карлик. — Из-за чего весь этот сыр-бор?
— По-моему, он хочет нам что-то сказать, — предположил Бельтран Винуэса.
— Да тут сам черт не разберется! Гуанче! — позвал он. — Может, ты поймешь.
Сьенфуэгос нехотя кивнул, жестом велел всем замолчать и сделал вид, что пытается разобрать слова, которые раз за разом повторяет туземец, лихорадочно размахивая руками.
Наконец, он повернулся, явно озадаченный:
— Он говорит, что, если мы отпустим детей и уйдем из деревни, он вернет нам золото.
Четверо ошеломленных негодяев застыли, как вкопанные.
— Золото? — воскликнул ошарашенный Голиаф. — Какое еще золото?
— Наше золото. О нем он и говорит.
— Не может быть! — еле выговорил Бабник.
— Во всяком случае, я так понял.
— Придурок!
Однако карлик тут же подбежал к тяжелому сундуку, встал перед ним на колени и не теряя времени стащил с шеи ключ, открыл крышку и яростно завопил:
— Сукин сын!
Старый сундук оказался совершенно пустым, лишь на дне его красовалась круглая дыра, через которую, несомненно, и вытек драгоценный золотой песок.
— Вот же мать твою! — простонал Педро Барба. — Наше золото!
— Я убью его! — только и смог прорычать Патси Иригоен.
Однако это оказалось весьма нелегкой задачей: убить улыбающегося туземца, который сидел в пироге, швыряя в реку все новые и новые горсти золотого песка.
— Чертов дикарь! — воскликнул Бельтран Винуэса, глотая слова. — И это после того, что нам пришлось для этого сделать!
Бабник тыльной стороной ладони вытер стекающие из носа сопли и потряс тяжелой аркебузой.
— Чуть-чуть удачи, и достану его с первого выстрела, — сказал он.
— Не будь идиотом! — прикрикнул лилипут. — Даже если тебе удастся его прикончить, в чем я сомневаюсь, лодка наверняка перевернется — и прощай наше золото! — он задумчиво почесал огромную голову, заросшую копной сальных волос, и в конце концов вынужден был неохотно добавить: — Боюсь, придется вести переговоры.
— Я не веду переговоров с индейцами, — заявил Педро Барба. — Я их убиваю.
— Ты будешь вести переговоры с тем, с кем я тебе прикажу, недоумок! — рявкнул карлик. — В конце концов, мы и так уже получили больше, чем рассчитывали, — с этими словами он повернулся к Сьенфуэгосу. — Скажи ему, что если он вернет золото, мы выполним его требования, но если попытается сыграть с нами какую-нибудь шутку, мы перережем всех сопляков до единого.
Канарец кивнул и, сложив руки рупором у рта, передал Папепаку приказ, который остальные понять не могли, чтобы приблизился на несколько метров и был начеку.
Патси Иригоен направился к большой хижине, сбросил в воду бревно, подпирающее дверь, и жестом велел перепуганным детишкам выбираться наружу.
Потом карлик велел Винуэсе, чтобы вошел в воду и медленно поплыл к пироге, но перед тем, как тот успел удалиться от берега, погрозил ему пальцем:
— И не вздумай удрать на пироге! — предупредил лилипут. — Медленно подтолкнешь ее сюда, и при любом подозрительно движении Бабник снесет тебе голову. Ясно?
