Клад Сенак - Пещеры Красной реки
Глухой ропот толпы был ответом на речь Мудрого Старца. При всем безграничном уважении, которое Мадаи питали к Главному Колдуну, слова Абахо не вселили в них уверенности. Напротив, они испугали их своей неслыханной смелостью. Внезапно из толпы послышался глубокий, мужественный голос Куша:
— Речи Абахо полны великой мудрости. Почему бы нам не заключить союз с этим молодым волком? Я хочу попробовать.
Спокойным, твердым шагом вождь пересек открытое пространство, безоружный, с протянутой вперед рукой. Увидев его, Як вздрогнул и приложил уши к голове. Но Нум крепко обнял волчонка за шею и зашептал ему в самое ухо:
— Не бойся, Як! Это мой отец. Это Куш. Ты должен полюбить его.
Куш остановился перед ними и медленно нагнулся, протягивая руку к Яку. Волчонок обнюхал пальцы вождя, глубоко втягивая носом воздух, словно старался запомнить этот новый для него человеческий запах. Затем, видимо успокоенный, он широко раскрыл пасть и зевнул, обнажив белые клыки и розовый язык.
Нум облегченно засмеялся.
— Як! Дай моему отцу лапу. Дай лапу!
Як оглянулся на молодого хозяина, секунду помедлил в нерешительности, потом важно поднял толстую лапу с внушительными когтями и осторожно положил ее на широкую смуглую ладонь вождя Мадаев. Союз был заключен. Куш выпрямился и, опустив руку на плечо сына, торжественно провозгласил:
— Это прекрасная мысль, Нум! Я очень доволен тобой.
Сердце мальчика радостно забилось. Он был счастлив, как никогда в жизни. «Теперь, — думал он, — битва за Яка выиграна!»
Разочарование наступило на следующий же день. Приручить дикого лесного зверя, жить все время в непосредственной близости со страшным хищником, надеяться, что он со временем начнет охотиться вместе с людьми, помогая им выслеживать и загонять добычу, что от него когда-нибудь родятся детеныши, которые появятся на свет в пещерах, где живут люди, — все эти представления были настолько новы и необычны, что Мадаи никак не могли освоиться с ними, поверить в их возможность и реальность. Все новые, особенно самые гениальные идеи требуют долгого времени, для того чтобы люди осмыслили и осознали их.
Невзирая на пример, который подавали своим соплеменникам Абахо, Куш и Нум, Мадаи упорно не желали привыкать к присутствию Яка. Они не причиняли волчонку зла, но всячески избегали его. Женщины обходили Яка далеко стороной и сдавленными от страха голосами звали к себе детей, как только волчонок появлялся неподалеку от них. А Яку так хотелось поиграть с юными Мадаями! Он с любопытством и завистью следил за мальчишками, которые носились как угорелые по долине, плавали и ныряли в водах Красной реки. Порой, не выдержав соблазна, Як бросался в самую гущу играющих, и бывал страшно удивлен, видя, как ребятишки, отчаянно визжа, кидаются от него врассыпную. Огорченный и недоумевающий, он отходил в сторону и, усевшись на задние лапы, поднимал острую морду к небу и обиженно выл. Женщины уверяли, что от этого воя волосы на их голове встают дыбом. Старики ворчали втихомолку, что волчонок пожирает слишком много мяса. Придется заготовить для него на зиму не один десяток туш, иначе зверь, проголодавшись, начнет есть малых детей…
Нуму все это было известно. Но больше всего огорчало мальчика отношение Циллы.
Девушка ненавидела Яка и не старалась скрыть свои чувства. Ненависть ее вызывалась двумя причинами. Цилла панически боялась волчонка и при виде его не могла сдержать невольной дрожи ужаса. Кроме того, она считала, что Нум уделяет слишком много времени своему четвероногому другу. Раньше Нум сопровождал Циллу повсюду и не расставался с ней целыми днями; теперь же он ходил везде с Яком, не отстававшим ни на шаг от хозяина. Нум проводил долгие часы в Священной Пещере, куда женщины не имели права входить; Як не разлучался с мальчиком и там. Сердце Циллы терзалось страхом, ревностью и завистью.
Даже Мамма, такая добрая и кроткая, и та недолюбливала Яка. Опасаясь за своего маленького Эко, она не решалась оставить ребенка в колыбели или положить рядом с собой на землю, и весь день таскала его на спине. К вечеру она так уставала, что становилась угрюмой и раздражительной. Проходя с Яком по долине или по берегу Красной реки, Нум с горечью замечал, как вокруг них возникает пустое пространство. Мужчины отворачивались, нахмуренные и недовольные, женщины замолкали и, подхватив на руки малышей, торопливо удалялись.
Правда, некоторых охотников, главным образом молодых, чрезвычайно пленяла и увлекала мысль о совместной охоте; они понимали, что тонкое чутье волчонка и его быстрые ноги могли бы оказать им неоценимую помощь.
Но сторонники Яка были слишком немногочисленны, чтобы разрядить создавшуюся обстановку, которая накалялась с каждым днем все больше и больше.
Скоро начался отлет птиц на юг, затем полили холодные осенние дожди. Они лили не переставая, упорные до безнадежности. Мадаи вынуждены были не выходить по целым дням из перенаселенных до отказа жилищ.
Нум проводил все свободное время в Священной Пещере. Абахо возобновил занятия со своим учеником. Теперь он обучал Нума искусству живописи, показывая, как растирать на камне краски, как пользоваться самодельными орудиями для рисования. Як лежал у ног молодого хозяина и временами тяжело вздыхал. Эта уединенная и малоподвижная жизнь совсем не устраивала его. Волчонок худел с каждым днем. Бока его ввалились, живот впал, пышная густая шерсть потускнела и вылезала клочьями. Нум не решался кормить Яка на виду у всех и приносил ему еду в Священную Пещеру. Но Як, почти не покидавший теперь свое подземное жилище с его вечным мраком и сырым, спертым воздухом, быстро терял аппетит. Он нехотя обнюхивал мясо, перевертывал его, брезгливо скривив губы, и, отвернувшись, клал морду на лапы и тяжко вздыхал, вздымая тучи рыжей пыли вокруг исхудалой головы. Нум с тоской думал, что, если им придется провести так всю долгую зиму, волчонок не доживет до весны.
Однажды, после длительных и безуспешных попыток заставить Яка поесть, он в полном отчаянии заговорил о своих опасениях с Мудрым Старцем.
Абахо вздохнул:
— Я давно заметил все это, сын мой, — сказал он грустно, — но не начинал с тобой разговора; мне хотелось, чтобы ты сам понял, что так продолжаться больше не может. Яку стало плохо жить с нами. Надо возвратить ему свободу!
— Но он же на свободе, Учитель!
— Он был на свободе, пока мы жили здесь одни, мой мальчик. Разве ты не видишь преград, которые поднялись вокруг него с тех пор, как вернулись Мадаи? Преграда недоверия, преграда страха, преграда ненависти и даже — я знаю это — преграда ревности. Нет, Як не свободен больше, он стал пленником Священной Пещеры. Он не может выйти отсюда наружу, не может играть и бегать, как ему хотелось бы, а скоро не сможет больше жить! Нум опустил голову; пальцы его судорожно сжались в кулаки. Абахо заметил его жест и, помолчав немного, продолжал:
