Нина Соротокина - Свидание в Санкт-Петербурге
Вера Константиновна погрозила Софье пальцем и с взволнованной заботливостью стала бить гостя по спине, но, вспомнив о присутствии Марии, осторожно убрала руку, сделав вид, что сняла с камзола ювелира невидимую пушинку. Однако Мария не обратила внимания на это фамильярное постукивание. Она сидела нахмурившись, о чем-то мучительно размышляя.
— Я все поняла, — сказала она вдруг. — Он ее фаворит. Но это неважно. Видимо, власти великой княгини не хватает, чтобы помочь господину Оленеву. Поговорить с ней надо непременно, но папеньке это не под силу. Он не сможет, как бы ни старался.
Луиджи с благодарностью посмотрел на дочь, он даже взял ее руку и прижал к губам. Знай он, какая мысль уже вызрела в ее голове, вряд ли поторопился бы высказывать знаки любви и признательности.
— С папенькой должен поехать кто-нибудь еще. Какой-нибудь такой человек, который посмеет задать любой вопрос, — сказала она решительно.
— Уж не гвардейца ли Белова вы имеете в виду? — испуганно спросила Вера Константиновна.
— Не-ет, сударыня, с гвардейцем я не поеду. Да он и сам не согласится, если, конечно, у него на плечах есть голова. Его просто могут узнать в Царском Селе, его не пустят!
— Меня пустят, — сказала быстро Софья. — Меня не узнают. Я поеду, как ваш ученик, подмастерье… как это называется?
— Но среди моих учеников нет дам!
— Я переоденусь в мужской костюм.
— Через мой труп, — коротко сказала Вера Константиновна. Никогда еще Софья не слышала в голосе свекрови таких жестких, металлических нот.
Луиджи сразу приободрился. Он не ожидал от Веры Константиновны столь решительной поддержки. Сейчас главное вовремя уйти, пока эта амазонка не выдумала новую несуразность. О том, что наиболее крамольные мысли высказала не Софья, а его дочь, он забыл, об этом и думать не хотелось.
Прощались светски, долго раскланивались, словно не в соседний дом шли, а спешили к ожидавшей карете. В дверях Мария, стукнув закрытым зонтом, как тростью, об пол, сказала Софье шепотом:
— Я его уговорю.
Софья ответила строгим взглядом. Она и сама не могла понять, что ей не нравится в Марии. Вот Винченцо Петрович — он свой, а дочь его — иностранка, которая хочет зачем-то быть русской. Не только выходные, но и домашние платья ее были сшиты по последней французской моде, и сидят так ладно, и в суждениях Мария смела, словно другим воздухом дышит, привезла с собой из Италии. И почему она ничего не рассказала о какой-то встрече с Никитой, после которой у нее остался его плащ? Могла бы пооткровенничать, ей предоставили такую возможность.
Софья поднялась к себе в светлицу, походила из угла в угол, потом спустилась в сад по крутой наружной лестнице. Дождь кончился, на ступеньках стояли лужицы, подсох только узкий их край. Стараясь ступать на сухое, Софья спускалась боком, поддерживая одной рукой юбку, а другой держась за выкрашенные в зеленый цвет перила.
«Софья, солнышко, осторожнее», — прозвучал в ушах забытый голос матери. Окрик прилетел из того чудесного времени, когда отец еще не был арестован и она жила в родительском доме. Крутой спуск со Смоленской горки, ступеньки засыпаны снегом, и только край их подтаял на весеннем солнце, и Софья, шестилетняя, идет боком по бесконечной лестнице, преодолевая ее шаг за шагом, ступая на освобожденный от снега краешек. Лед хрустит под башмаками, и бархатный, намокший подол епанчи цепляется за зеленые перила и ноздреватый снег.
Софья перекрестилась: «Господи, научи… Как помочь Никите? Неужели права свекровь и он арестован?»
До самого вечера Софья не разговаривала с Верой Константиновной, сердилась, а после ужина, когда расположились шить, она увидела в рабочей коробке у свекрови деревянную бобинку с намотанной на нее золотой нитью. Края бобинки были обкусаны, дерево расщепилось и обмохрилось. Софья взяла бобинку в руки.
— Это Кутька покусал, щенок был у Алешеньки. Такой паршивец, все грыз — ножки у стола испортил. Я его потом на конюшню отослала.
— А моего щенка звали Трезор, — сказала Софья тихо. — И он также у маменьки бобинку обгрыз. — И добавила страстной скороговоркой: — Отпустите Христа ради с господином Луиджи. Если не помогу Никите, то накажет меня Господь. Буду целыми днями о загубленной жизни родителей вспоминать, и не будет мне покоя. В глазах доброй женщины стояли слезы. Трудно сказать, сейчас ли под влиянием пылкого монолога Софьи она поменяла свое решение или шла к нему путем долгого раздумья.
— Когда господин Луиджи поедет к великой княгине?
— Завтра.
Ну что ж. Раз другого выхода нет, так и говорить об этом не пристало. Неси Алешин камзол и порты коричневые. Подгоню тебе по фигуре. Хотя, сама знаешь, все это мне очень не нравится.
19
Чем настойчивее уговаривала Мария взять с собой к великой княгине Софью, тем больше возникало у ювелира сомнений относительно целесообразности самой поездки в Царское Село. В конце концов, не сказав дочери ни да, ни нет, он решил прибегнуть к средству, которое неоднократно его выручало, а именно — посоветоваться с Лестоком.
Часы пробили восемь, но Луиджи был уверен, что застанет лейб-медика дома. После свадьбы с прекрасной Марией Мегден Лесток стал домоседом, предпочитая общество жены пьяному застолью, картам и даже балам во дворце. Дабы придать своему визиту вид обыденности, ювелир пошел пешком, решив по дорогой детально обдумать предстоящий разговор. Однако мысли его все время увиливали от главного.
Речки, каналы, канавки и многочисленные мосты через них. Очень похоже на Венецию, но если быть честным — совсем не похоже. Мосты на его родине изящны и основательны, под ногами камень, а эти деревянные, из досок, столь ненадежны! Правда, их красиво раскрашивают, тумбы рустованы и украшены вазами, а то вдруг весь мост разрисуют под каменный руст, но мост от этого не станет надежнее. По венецианским мостам не ездят кареты и телеги, а здесь так и снуют, забывая, что подобный транспорт опасен для хилых досок. И потом это странное русское изобретение — устраивать щель посередине моста для пропуска мачтовых кораблей…
О чем просить совета у Лестока? При дворе сплетничают, что лейб-медик потерял былую власть над государыней, но ум, прозорливость и интуицию он не мог потерять. Прежде всего Луиджи спросит у него — уместно ли сейчас везти великой княгине драгоценности? Да, ему ведомо, что великая княгиня чем-то прогневала государыню, но ведь драгоценности надобны царским особам при любом состоянии дел в государстве. А ну как их величество спросит потом у Луиджи: отвез драгоценности их высочеству? А он что ответит?
