Коре Холт - Конунг. Человек с далеких островов
Или я был зачат в тот святой час, когда он, избранный среди людей, конунг и сын конунга, пришел, преклонил колени перед моей матерью и подарил ей бремя материнства? Когда она понесла меня? Что жжет меня, что опаляет мои мысли, что сияет в них? Кто я? Не знаю. Сын конунга, кому по праву наследства принадлежит эта страна, избранник зла или добра? Не знаю.
И никогда не узнаю. Но во мне зреет вера, что я тот, кто есть,— человек, который одним словом, одним взглядом, движением пальца, жаром или холодом голоса может заставить других прийти или уйти. Заставить их опуститься передо мной на колени и умереть за меня, солгать ради меня — произнести последнюю ложь перед лицом Господа и отправиться ради меня на вечные муки. Я знаю, так поступит каждый настоящий мужчина.
А я? Что могу я? Я могу уловить голос ветра и услыхать в нем сказанные слова, могу читать таинственный языкзвезд, видеть мысли людей. Я не могу успокоить море, но плыть по нему я могу, и находить в темноте землю, и заставлять людей мчаться по волнам, переходить через горы и следовать по дороге, которую указал им я. Это в моих силах. Я сплю и не сплю, вскакиваю и мгновенно оказываюсь там, где мне надлежит быть, мгновенно вижу то, что мне надлежит видеть. Я вижу путь, по которому идут другие, вижу их мысли, слышу удары их сердец. И заглушаю удары собственного.
Она лежала здесь, стеная от боли и похоти, проклятая и благословенная, охваченная и жаром и ненавистью. Неужели я был зачат здесь? Неужели мой отец сборщик дани Карл? Нет, я этому не верю, но ведь такое возможно? Кто я, сын безымянного воина или сын Унаса, бедного, робкого Унаса, не переносящего вида крови? Сын Унаса? Не знаю. Не знаю также, сын ли я конунга. Но знаю, я— это я, человек, способный заставить людей идти, куда мне надо, заставить их, голодных, отказаться от куска мяса, когда смерть склонилась над их трапезой, отказаться и сказать: Нам оно не нужно. И взяться за оружие… Но я не предводитель воинов, не проводник, ведущий их через горы, не конунг. Хотя, может быть…
Есть или нет у меня право наследства на эту страну? Я бедный священник в потертой рясе, у меня нет своего прихода, безымянный, я стремлюсь попасть к архиепископу Эйстейну, к которому, как я теперь знаю, бесполезно обращаться с моей просьбой. Неужели до конца жизни я проживу среди бедных бондов, буду отправлять службу в какой-нибудь затерянной церкви, отряхивать с рук землю и бежать, чтобы успеть благословить какого-нибудь старика, который боится без причастия предстать перед последним судом? Неужели встреча с великолепием Бога обернется для меня встречей со зловонными стариками, без причастия отправляющимися на последний суд? Служить там и знать, что я сын конунга, чувствовать, что я сын конунга, и молчать об этом?
И вместе с тем знать, что однажды, это станет известно всем. Однажды ярл Эрлинг узнает, что какой-то сельский священник в Норвегии— сын конунга. Он пошлет ко мне своих людей и, чтобы спокойно спать по ночам, прикажет вздернуть меня на дереве. И зловонием моего трупа будет отмечена встреча с великолепием Бога уже для другого сельского священника. Но я знаю, что, стоит мне захотеть, я могу все!
Стоит мне захотеть, я могу все! Это дано мне свыше и изменить это не в моей власти! Я вижу то, чего не видят они. Я вижу грех и могу подняться выше его. Могу, если надо, убить, могу дать греху торжествовать, если это необходимо, и вместе с тем чистосердечно раскаиваться в своих грехах. Я мог бы спалить усадьбу, если 6 так было нужно, сжечь в ней людей, если 6 так было нужно, допустил бы, чтобы мужчины, женщины и дети сгорели в ней, если б так было нужно. Если нужно, я готов на все, ибо власть конунга требует этого, эта власть необходима ему, чтобы сделать добро законом в его стране. Ради добра, ради справедливости я способен взвалить себе на плечи бремя зла, поступить несправедливо ради справедливости. И оплакать свою несправедливость. И пойти дальше.
Я это знаю. Я понимаю, что делаю. Но это не мешает мне делать то, что я считаю нужным. Я велю, и люди исполняют мою волю. Я беру вину на себя, свою и чужую, я— хевдинг, который скрывает свои мысли, но берет на себя чужую вину. Но нет того, у кого бы я согласился быть хёвдингом.
Сыне Божий, всемогущий на небесах, таков я, и Ты направляешь мои шаги! Ты направлял и шаги святого Олава, ты позволил святой Сунневе умереть на этом острове, а потом— грешным людям увезти отсюда ее прах. Ответь мне, кто я? Не отвечаешь? Молчишь, потому что твое молчание поддерживает во мне сомнение, а сомнение дает мне и стремление, и силы грешить ради добра, необходимые немногим избранным. Ради добра? Я грешу ради огня, горящего во мне, пылающего в моем сердце и направляющего меня на моем пути. Но я не закрываю глаза на свои грехи, вижу их и признаюсь в них Тебе.
Или не вижу? Как я могу их видеть, если не знаю, сын я конунга или нет? Ибо, если я сын конунга, я согрешу, не пойдя путем конунга. Когда я вижу несправедливость, творимую в стране этим низким, проклятым человеком, и знаю, что я тот избранный, который мог бы, который мог бы… Но хватит ли у меня мужества? Сыне Божий, Ты всемогущ и нынче ночью я требую: Скажи мне, кто я?
Но ты молчишь, как море, рокочешь, как море, шепчешь, как море, ни кто может истолковать Твой голос? Ты возлагаешь на меня тяжкую ношу, ношу сомнения, я буду нести ее, но я скажу людям: Во мне нет сомнения! Я скажу людям: Во мне нет сомнения, сомневается тот, кто раздумывает, а я знаю! Знаю, ибо Он открыл мне истину.
Он, Всемогущий, и она, грешница, открыли мне, кто я. Я верю в это, потому что это сказала она. Я верю в это, потому что это сказал Он! Я чувствую, как нынче ночью сквозь рясу в мою плоть врезается камень, чувствую, как пальцы мои намокают от крови, когда я провожу рукой по коленям. Но это не светлый час чистой молитвы, который мирный, спокойный и полный надежд человек проводит наедине с Богом. Это мой час, час беспощадного, я хочу заставить Его прийти, но Он не приходит. И тем самым принуждает меня к решению. Ибо дает мне силы понять: Я тот, кем хочу быть!
Есть люди меньше, чем я, и больше, чем я. Они обладают даром молчать, когда говорит другой, поэтому они молчат и тогда, когда говорит Бог. Мне же дана способность говорить так, что меня слушают люди, однако не так, чтобы меня услышал Господь. Но если Господь молчит, то лишь для того, чтобы говорил я, в его беспощадном молчании— призыв мне: Иди и собери всех, кто готов пойти по моим стопам, и по твоим. Господи Всемогущий, по твоим стопам и по моим!
