Эмма Орци - Коварство и честь
— Пусть сатана и все войско его…
Она закрыла дверь перед его носом и поспешила убежать. Похожий на мертвеца старый бродяга и его предсказания несчастий заставили ее вздрогнуть от внезапного озноба.
Немного отдышавшись, Тереза с предельной осторожностью заглянула в комнату, где оставила Бертрана. Тот лежал на диване и крепко спал.
На столе у окна стояла старая чернильница с пером и валялись листки бумаги. Тереза бесшумно как мышка скользнула к столу и поспешно набросала несколько строчек. Бертран не пошевелился.
Она тщательно сложила записку, ловко сунула в пальцы Бертрана. Потом так же бесшумно, как пришла, вышла из комнаты, пробежала по коридору и снова оказалась на крыльце, запыхавшаяся, но довольная.
Бертран ее не потревожил. И никто ничего не заметил.
Тереза задержалась на крыльце ровно настолько, чтобы отдышаться, после чего не колеблясь быстро направилась к причалу.
И не заметила, что из тени выступила фигура старого калеки. Посмотрев вслед удалявшейся Терезе, он сбросил свой груз, выпрямился и довольно потянулся. После столь удивительной метаморфозы он тихо хмыкнул, отстегнул деревянную ногу, отшвырнул туда, где лежал уже ненужный узел, и, повернувшись спиной к гавани и морю, быстро зашагал по Хай-стрит.
Бертран проснулся на рассвете. Серенький свет уже проникал через незавешенные окна. Он замерз и с трудом разогнулся. Где он? Как сюда попал? Он спал… здесь, в этой комнате… они с Терезой встретились… она положила голову ему на грудь, чтобы утешить… Потом пообещала вернуться… и он… как дурак… заснул…
Бертран, окончательно придя в себя, вскочил и вдруг заметил, что из пальцев выпал листок бумаги. Ему показалось, что он все еще спит. Листок лежал на посыпанном песком полу у его ног и выглядел странно призрачным, зловещим.
Бертран дрожащей рукой поднял бумагу.
В комнате с каждой минутой становилось светлее. Из окон открывался вид на гавань и море. Солнце еще не совсем поднялось, поэтому воздух был довольно прохладен. И для Бертрана этот лишенный красок рассвет, таинственное спокойствие земли перед тем, как солнце разбудит ее ласковым прикосновением своих лучей, казались невыносимо унылыми и тоскливыми. Он открыл окно. Внизу служанки скребли каменные ступеньки крыльца, рыбачьи суда в гавани готовились к выходу в море, изящная яхта, привезшая сюда его и друзей, величественно скользила прочь, как прекрасный лебедь с распростертыми крыльями.
Стараясь сдержать нервную дрожь и не дать воли дурным предчувствиям, Бертран наконец заставил себя развернуть послание и прочитать строки, начертанные изящной женской ручкой. После этого со вздохом бесконечного желания и пылкой страсти прижал записку к губам. Ее послала Тереза. Увидев его спящим, она вложила записку ему в руку. Удивительно, что он не проснулся, когда она нагнулась над ним и, возможно, коснулась губами лба.
«Добрая душа, — говорилось в послании, — сжалилась надо мной. В гостинице для меня не нашлось комнаты, и она предложила переночевать в ее коттедже неподалеку. Не знаю точно, где он находится. Я договорилась с владельцем гостиницы, чтобы он позволил вам остаться в той маленькой комнате, где мы нашли друг друга и где стены будут шептать вам обо мне. Доброй ночи, возлюбленный! Завтра вы уедете в Лондон вместе с де Сервалями. Я последую туда позже. Так будет лучше. В Лондоне вы найдете меня в доме мадам де Нефшато, приятельницы моего отца, которая живет в номере пятьдесят четыре на Сохо-сквер. Она предлагала мне гостеприимство еще в те дни, когда я думала, что приеду в Лондон ради удовольствия. Думаю, она примет меня и сейчас, нищую изгнанницу. Приезжайте ко мне туда. До тех пор сердце мое будет жить воспоминанием о вашем поцелуе.
Тереза».
Время от времени Бертран прижимал листок к губам. Даже в самых безумных мечтах он не надеялся на такое. Даже в первые дни безоглядной влюбленности не испытывал подобного блаженства.
Письмо он спрятал на груди, потому что был безмерно счастлив и ощущал, будто парит в воздухе. Море, окружающий пейзаж больше не выглядели серыми и унылыми. Это Англия, земля свободы, земля, где он вновь обрел любимую. Ах, таинственный Алый Первоцвет, горящий жаждой мести против Терезы за грехи, которых она не совершала, на самом деле оказал Бертрану и ей бесценную услугу. В Париже Тереза, окруженная могущественными поклонниками, казалась такой же далекой, как звезды. Но здесь она была бедной и одинокой, бездомной беженкой, как и он сам, и поэтому инстинктивно обратилась к верному возлюбленному, который с радостью умрет ради ее счастья.
Бертран просто не мог оставаться в комнате. Он жаждал открытых пространств, моря, гор, чистого воздуха, которым сейчас дышит она.
Схватив шляпу, он вышел из дома. Судомойка, занятая своим делом, улыбнулась ему, но он пробежал мимо, крича от радости. Он ни разу не подумал о Регине, о ее нежном, любящем, тосковавшем по нему и его любви сердце. Она была прошлым, унылым, жалким прошлым, в котором он погибал от одиночества, не зная, какой удивительной может быть жизнь. Каким золотым — будущее. Каким розовым может быть дальний горизонт.
К тому времени как он добрался до гавани, солнце поднялось во всем своем великолепии. На фоне ярко-голубого неба на утреннем ветерке мягко покачивался грациозный силуэт шхуны. Поднятые паруса поблескивали, как распростертые золотистые крылья. Бертран проводил суденышко взглядом, думая об Алом Первоцвете и страшной мести, которую тот вершил против его возлюбленной. Ярость, овладевшая его душой, на миг затмила красоту утра и великолепие неба.
Жестом, характерным для его крови и расы, он поднял кулак и погрозил удалявшейся шхуне.
Глава 19
Встреча
Для Маргариты этот прекрасный майский день, как и множество других, таких же счастливых и чудесных, закончился слишком быстро. И думать об этих блаженных часах означало лелеять печаль, тревогу, страстную неприязнь в сочетании с таким же страстным восприятием неизбежного. Близкие подруги часто гадали, как удается Маргарите Блейкни выносить напряжение этих постоянных прощаний. Каждый раз, когда она на рассвете обнимала человека, которого боготворит, чувствуя, что, возможно, в последний раз смотрит в эти дорогие, лениво смеющиеся глаза, ей казалось, что на земле нет человека несчастнее, чем она.
Но потом приходилось выносить эти жуткие полчаса, пока она стояла на причале — и его поцелуи все еще горели у нее на губах, веках, шее — и наблюдала, как крошечная точка исчезает на горизонте, оставляя ее одинокой и покинутой.
