Коре Холт - Тризна по женщине
Хеминг идет приветствовать хевдинга.
Следом за ним прибегает Хаке. Похоже, Хаке неприятна мысль, что Хеминг первый из них встретится с человеком, ходившим на запад.
Королеву уложили в постель.
— Принесите сюда труп Отты! — приказывает она. — Я хочу как следует ее осмотреть.
Над Усебергом раскинулось синее и высокое небо.
Когда я вспоминаю все, что узнал о королеве в те дни и ночи, которые я, гость из неведомого, провел в Усеберге, передо мной возникает ее образ — страстный и нежный, коварный и жестокий. Ведь мне известно, что она приказала убить своего супруга, лишив тем самым жизни и своего молодого любовника. Только один раз — так говорят здесь, в Усеберге, — у него хватило смелости обладать ею. Потому она и обрекла его на смерть.
Об этом шепотом рассказывает Бьернар: он старый и знает все. То же самое рассказывала мне и Арлетта — безобразное лицо, бездонные горячие глаза, — сидя у меня однажды ночью. Молодая королева ждала своего прекрасного молодого возлюбленного. Но он не пришел к ней. Не осмелился: он знал, какая судьба ждет его, слугу, если он переступит запретный порог. Она уснула в слезах, потому что знала — тот, кто придет к ней в эту ночь, подарит ей ребенка, которого ей так хотелось иметь. Кто-то кладет руку ей на плечо и тихо смеется. Она вскакивает. Кричит. Это не Фритьоф. Это ее супруг, конунг, он скидывает одежду и ложится к ней под меховое одеяло.
С тех пор она ненавидит и того, кто посеял в ней семя, и того, кто не осмелился этого сделать. Оба должны умереть, решает она. Зима идет. И пока только она одна знает, что в ней уже теплится новая жизнь. Она лжет своему супругу: нет, я не жду ребенка!
Наконец ее супруг уезжает на охоту, усадьба спит, стража напилась и тоже уснула. Тогда он незаметно приходит к ней.
На мгновение ее захлестывает прежняя необузданная нежность к нему. Она отбрасывает всякую осторожность. Тихо и проникновенно поет она для него, за стенами — пьяная стража, а здесь сидит ее возлюбленный, положив голову к ней на колени.
Она раздевается.
В опочивальне горит факел.
Она кружится перед ним.
И вот уже он — самец-победитель, а она — червяк, с позором уползающий прочь.
Перед его уходом она ударила его по уху и плюнула ему в лицо, безудержно и горько рыдая, звук ее рыданий проникал сквозь бревенчатые стены, но хмель стражей и ветер, свистевший на дворе, спасли ее в эту ночь. Больше он никогда не приходил к ней.
Нет, приходил, но уже после своей смерти: в ее женских снах и в ее неизбывном горе.
Она родила сына, иногда она набрасывалась на него с поцелуями, ласкала его, пела ему, баюкала, а потом, вдруг рассердившись, звала рабыню и приказывала ей забрать мальчика: тролли подменили мне ребенка, подкинули своего выродка. И уходила, оставив плачущего сына. И долго бродила по выгону, по кромке зеленых полей, быки и коровы поворачивали к ней морды и протяжно мычали.
Сын растет. Иногда она бьет его. Но это редко, чаще лишь презрительно глядит на мальчика и говорит ему оскорбительные слова в присутствии посторонних, чтобы убить в нем волю, или зовет в свои покои, где сидят только женщины, дает ему пинка и прогоняет.
У сына нет гордости. А у отца, несмотря ни на что, была. Сыну чужда нежность: в его голосе не слышится плеск моря, в песне — свист птичьих крыльев, в прыжке нет гибкости дикого зверя. Единственный человек, который обладал этим, не был его отцом.
Ее супруг и ее слуга уже мертвы.
А разве и мы не умрем?
— Разве и ты не умрешь, Хальвдан? — кричит она, подходя к сыну, сидящему в самом конце стола в пиршественном покое, он уклоняется от нее, она дает ему затрещину. — Тебе известно, что ты умрешь? Да? Боишься смерти? Отвечай мне! Боишься смерти?
Он убегает от нее.
Она рано женит его на сильной и злой женщине из Согна. Ее зовут Рагнхильд. Рагнхильд красива, это верно, к тому же она дочь конунга, но характер у нее тяжелый, и ее мужа ждет мало радостных дней. Между невесткой и свекровью нет близости. Считается, что так лучше для обеих.
Молодые поселяются в Борре, но Хальвдан вскоре уходит в викинги. Его отъезд не печалит ни мать, ни жену, так же не радует и его возвращение. Королева Усеберга всегда помнит, что никто никогда ничем не порадовал ее. Однажды во хмелю она сказала, оправдывая своего слугу, что в ту зиму, когда он не осмелился прийти к ней, он часто хворал. Но она знает, что это ложь. И презирает самое себя за то, что лжет даже себе, она стареет, ожесточается, а лжи вокруг нее становится все больше и больше.
Твердо положиться можно только на смерть.
Медленно, с трудом, но неуклонно приближается королева к последним почестям и последней мести. На свете есть лишь один человек, к которому она питает тайную нежность, — это Хеминг, сын ее слуги.
По временам она ненавидит и Хеминга, но, преодолев свою ненависть, призывает его к себе, любуется его молодым лицом, и голос ее звучит жалобно, но настоятельно:
— Ты должен быть счастлив!
— Конечно! — обещает он и смеется.
Однако он несчастлив.
Ее беспокоит возвращение викингов. Это хуже, чем покушение Отты на ее жизнь. Сын Хальвдан скуп, он может решить, что мать следует похоронить без особых почестей.
На ее стороне только Хеминг.
В Усеберге рассказывали, что один раз королева попыталась заставить своего сына Хальвдана проявить силу и бесстрашие. Мальчику было лет восемь. Она позвала его к себе и велела рабыне принести котел с горячей водой. Вода оказалась недостаточно горячей. Королева держала медный котел над огнем, мальчик не спускал с нее глаз, потом она обернулась к нему и сказала:
— Давай руку!
Он протянул руку, но держал ее далеко от огня. Она приказала ему опустить руку в котел. Он заплакал и отказался, она поставила котел на пылающие угли и дала ему затрещину. Снова подняла котел, топнула босой ногой по земляному полу и крикнула, что прикажет рабу дать ему розог или выпорет сама, если ему так больше нравится.
— Ну! Опускай руку!
Он со слезами опустил руку и сразу отдернул ее, но она опять требует своего, заставляет его опускать руку все ниже, все ближе к кипящей воде. Он рыдает, но ослушаться не смеет, и вдруг его осеняет:
— А ты сама можешь потрогать кипяток?
— Конечно, — отвечает она.
Поставив котел с водой на пылающие угли, она быстро и уверенно опускает руку в кипящую воду и тут же выдергивает.
Он убегает от нее.
Потом, через многие годы, он таким же образом испытывал мужество своих воинов. Но у него хватило ума не принуждать к этому силой. Когда многие уже прошли через это испытание — одни обожглись, другие опозорились, а самые умные, которые нравились ему больше всего, медленно опускали руку и, коснувшись поверхности воды, тут же ее отдергивали, потому что боль была нестерпимой, — подошла и его очередь. Не изменившись в лице, он опустил руку в кипяток. Отдернув ее, он сказал:
