Михаил Крупин - Дуэль на троих
Пришлось на ходу придумывать «польские» слова:
– Вы тогда держижтесь ближно до менэ. Дабже нэ потэряжтэс.
– Чё? – наморщил лоб Фрол.
Хорошо, что Андрей вовремя толкнул его злобно под локоть. И сам явил невиданную для русского крестьянина эрудицию, сказав:
– Пся крев! Холера ясна!
– А, понял! – испуганно скосил глаза Фрол. – Так бы и сказал.
– Ух ты! – подивился Поль. – Как польский язык похож на русский. Им надо орать побольше, – показал он на Фрола с Андреем, – и нас реально примут всех за партизан.
Мы еще потолковали с полчаса, водя пальцами по устаревшей карте, и в общем утрясли все варианты.
* * *Дождь то утихал, то припускал опять.
Возле памятного мне «ведомства» стояла тьма тьмущая. Все окна второго этажа, где днем кипела жизнь, и заседало начальство, были потушены. Под козырьком крыльца горел фонарь, но освещал разве что одну половину крыльца, да посверкивала звонкая струйка воды, слетая по желобу в переполненную пожарную бочку…
– Черт! – шепотом сказал Люка. – Обычно дверь у них открыта!
Наши тени скользнули вдоль стен до крыльца…
Люка опять наступил на подол своей рясы русского монаха и едва не убился. Ряса была единственной одеждой, что ему подошла по размеру. Зато другие заговорщики прекрасно себя чувствовали в крестьянских армяках и купеческих кафтанах.
– Скорее всего, караульные прямо за дверью – в карты дуются.
Мы перешли на ходу к плану «Б».
Люка прижался к стенке слева от косяка, а Франсуа беспардонно застучал кулаком в дверь.
– Эй, кого еще там несет? – сразу раздался голос караульного.
Франсуа старательно подделал хриплый низкий бас (никто из друзей Жана не имел права быть узнанным):
– Открывай давай!.. Ливень такой! Срочное дело…
– Франсуа, ты, что ли? – засмеялся караульный.
Франсуа в ужасе обернулся к нам. Никто не ожидал подобного поворота дела. На секунду мы все потеряли дар речи. Только Люка, шипя губами, толкнул друга снова к дверям.
– Нет! – крикнул тем же хриплым басом Франсуа. – Ты обознался, идиот!
– А кто? – удивился дежурный. – Говори тогда пароль!
Люка схватился руками за голову, Поль оскалил зубы, Франсуа сделал уже дезертирский шаг с крыльца…
– Шейлок в Венеции! – крикнула я, шагнув к дверям.
– Это войсковой! – рассердился за дверью дежурный. – И уже старый! Проваливайте! А то подниму тревогу!
Тут в дверях приоткрылось яркое окошечко. Я, резко отпрянув за крылечный столб, увидела, как дежурный, держа перед носом пистолет, вглядывается во тьму.
Еще мгновение – и весь наш план сорвется!
И тут Люка героически сунулся прямо к окошку:
– Это я,! Люка! Я пошутил, Рино!.. Вот, иду мимо под этим треклятым дождем! Сыпани мне табачку в окошко? Мой размок.
– А-а, Люка!.. – с облегчением вымолвил дежурный. – Иди сюда, разбойник! Так бы и сказали, шутники…
Отложивши пистолет, он развязал кисет и шире приоткрыл свое оконце. В этот самый миг Люка молниеносно сунув в окно руку, ухватил дежурного за ворот и ударил об дверь изнутри. Затем, протиснув руку в окно до плеча, нашарил засов…
– Панове, вперед и орите! – забегая в дом, напомнил Поль Андрею и Фролу. – Только никого не убивать!
Андрей и Фрол, переглянувшись, довольно сдержанно сказали «ура!» и… молча ринулись вперед. Наши союзники-французы шарфами получше замотали себе лица – и за ними… Я догадалась прикрыть дверь, опять закрыть оконце и накинуть на скобы засов. У меня под ногами простонал и пошевелился несчастный дежурный.
Я побежала следом за товарищами и на углу чуть не запнулась еще за двух оглушенных охранников… Судя по звукам, впереди то и дело вспыхивали короткие схватки. Оттуда долетали шлепки ударов и вперемешку французская и русская брань. Отряд моих «спасателей» рвался вперед, оставляя за собою оглушенных и связанных тюремщиков. Слава богу, их в караульной смене оказалось не так много!
Наконец первая часть «дела» была закончена, и мы ринулись в подвалы!..
Сметливый Пьер снял с ремня одного оглушенного охранника связку с ключами.
– Жан! Эй, где ты, Бекле?! – снова огласились криками подвалы. – Где камера Жана?..
Недолго думая, французы принялись открывать засовы и замки всех камер подряд. Распахивая очередную дверь, они кричали:
– Не подскажете, не здесь ли проживает Жан Бекле?.. Жано! Тебя здесь, правда, нет?.. Ну ладно! Все выходите! Сегодня амнистия!
Русские «поджигатели» и «диверсанты», дезертиры Великой армии всех мастей и племен – все несчастные сидельцы радостно выскакивали в коридор и сослепу метались, ища выхода…
– Жан! Мы идем! Ты где?!..
И вот из самого дальнего конца коридора пошел ответный грохот кулаков с той стороны двери и раздался Ванечкин, захлебывающийся от восторга голос:
– Я здесь! Друзья! Люка! Я здесь!..
Сердце мое чуть не выскочило из груди!..
– О, я слышу до боли знакомый голос! – закричал Поль и замахал нам руками.
Пьер начал тыкать в замочную скважину ключи со связки, один за другим; от волнения запутался – какими ключами уже открывал здесь камеры, какими еще нет, и все никак не мог определить необходимый.
– Кто вас сюда пустил, балбесы? – хохотал Ваня за дверью.
– Это все устроил твой польский друг, – ответил Пьер.
– Кто-о?!
– Сейчас узнаешь!
Помню, в предвкушении встречи я покачивалась перед дверью на каблуках. Помню, Люка и Пьер стали за рукав тянуть меня к дверям, а я все отворачивалась от них, так как почему-то уже сорвала потихоньку усы.
Дабы раньше времени не выдавать себя французам, я чуть ли не прилипла к самой двери и нагнула голову.
– Все закончится вашим расстрелом, болваны! – смеялся за дверями Ванечка. – Проваливайте, алкоголики, я не могу принять такой подарок.
– Какой подарок, это ты нам денег должен! – крикнул Пьер, гремя и шкрябая ключами. – Я из-под земли достану человека, проигравшего пари.
– Злопамятные однако у меня друзья!..
– Ведь ты не охмурил в три дня свою монашку! Отговорки, типа был занят, в тюрьме сидел – не принимаются! Теперь-то у тебя, надеюсь, будет время! Но пари ты проиграл!
В этот момент очередной ключ вдруг подошел. Раздался ржавый лязг, и дверь передо мной широко распахнулась.
Надо ли, говорить, как буквально за секунду до этой желанной встречи изменились мои чувства, как обрушилось что-то в душе, какой страшный камень опустил в подвалы мое сердце, каким острым льдом оказалась скована и остановлена кровь…
Ох же ты, наивная московская барышня! Да таких дур и лечить-то поздно! Только стрелять…
А Ваня, радостный и растерянный одновременно, стоял передо мной…
Из дневника Жана Бекле
