Роже Нимье - Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя
Ожидание д'Артаньяна было непродолжительным.
— Она все поняла.
— Могу ли я ее видеть?
— Она вам напишет.
— Но почему письмо?
— Вы все еще внушаете ей страх.
— Сколько же мне ждать?
— Она уже вынула письменный прибор.
— Значит, мы не станем убивать друг друга?
— Ни за что на свете.
— Что же мы сделаем?
— Обнимемся.
И они обнялись. Роже вскочил в седло. Д'Артаньян вернулся домой пешком. Ему необходимо было спокойно все взвесить.
На Тиктонской улице он встретился с Тюркеном, рука у того была на перевязи.
— Ну как ваша рука?
— Превосходно. У нее, как видите, привычка тянуться к пивной кружке. Я рад, что теперь она капельку отдохнет.
— Значит, вы теперь трезвенник?
— Совсем даже напротив.
— Это почему же?
— Я зову жену в любое время дня и ночи, и она мне прислуживает. Двойная польза.
— То есть?
— Бели вино хорошее, я ее хвалю.
— А если плохое?
— Я его выливаю ей за корсаж.
— Вы забавник худого толка.
— Говорите, говорите, сударь. Я вижу у вас сегодня нет охоты угощать меня добавкой.
— Все еще впереди.
— Я узнаю о вашем настроении по посланцам, которые к вам приходят.
— По посланцам?
— Да, да. Вы то погружаетесь в воду, словно лягушка, то выпрыгиваете оттуда, чтоб схватить письмо, которое вам посылают.
И Тюркен исчез, прежде чем д'Артаньян решил, что лучше на этот раз — носок сапога или кончик шпаги?
XXXVI. ОТ ОХОТЫ ЗА ЗЯТЬЯМИ...
Отворив дверь своей комнаты, д'Артаньян удивился при виде незнакомца, седенького человечка, который, став на табурет, снимал со стены висевшие там шпаги.
Их было всего пять.
Одна из них пригвоздила к земле де Варда, как о том его святейшество Урбан VIII изволил недавно вспомнить.
Другая изгнала англичан из Ла-Рошеля.
Третья сопровождала миледи к месту ее вечного упокоения.
Четвертую, подарок Атоса, носил д'Артаньян лишь при дворе, что не мешало ей, впрочем, быть столь же острой, как остальные ее соседки.
И, наконец, пятая взяла приступом Аррас.
Но даже если оставить в стороне воспоминания, то нужно сказать, что д'Артаньян веема ценил эти изящные клинки, заменявшие ему с давних пор общество женщин. Он хлопнул в ладоши. Человечек обернулся. Физиономия у него была непривлекательная, выражение на ней плакси-
вое, кожа с редкими порами, узкие губы и большой висячий нос. Появилась Мадлен.
— Сударыня, — спросил мушкетер. — Кто это такой?
— Ваш тесть, сударь.
Д'Артаньян нахмурился. Сделал знак Мадлен удалиться. Затем скрестил на груди руки.
— Сударь, мне известно, что мой отец был лучшим стрелком из пистолета в наших местах, что мой дед был лучшим игроком в мяч в округе, но я никак не предполагал, что на роль моего тестя будет претендовать похититель моих шпаг.
— Позвольте, сударь, позвольте. Я сяду. Такая жарища. Я весь мокрый. Мое имя Эварист дю Колино дю Валь.
В манере было нечто приторное, в речи — нечто гнусавое, так зазывают покупателей торговцы рыбой. Казалось, даже пахнуло, как от прилавка.
— Вы намеревались жениться на моей дочери, да, я знаю, вы даже взяли ее ночную рубашку, вы вернете ее мне, этот подарок моей покойной жены. А шпаги… Я беру их в свою коллекцию, поскольку мы теперь родственники. У меня уже есть шпиговальная игла от дядюшки по материнской линии и охотничий кинжал, по-видимому, от прадедушки. Кое-что еще. Если у вас есть какие-либо вещи — брильянты, документы, — их лучше доверить мне, я буду хранить все под ключом.
— Господин тесть, почему вы думаете, что я собираюсь жениться на вашей дочери?
— Я согласен, сударь.
— А я?
— Позвольте два слова. Я знаю, вы бедны. Бедность — это болезнь. А я богат. Но желаю счастья. Вы — человек военный, пулька фьють… и все. Раз вы берете Жюли без приданого, я рассчитываю получить ее вскоре обратно, столь же нежную и прелестную, как прежде. Вы, видите, я откровенен. По моему плану дочка даст мне самых разных зятьев, но мне б хотелось для разнообразия солдата, финансиста, члена городского магистрата, быть может, даже духовное лицо.
— Весьма похвально.
— Мы будем друзьями, особенно если вы дадите мне выпить. Во избежание недоразумений я никогда не пью дома. Я беру ваши шпаги. Нет ли у вас библиотеки или картинной галереи? Меня интересуют в особенности мифологические сюжеты и охотничьи сцены. Нет ли у вас фермы на родине? Лесов, пусть даже с порубками? Может, какой прудок?
Крохотные алчные глазки дю Колино дю Валя метали искры.
— Нет, сударь, но все же кое-какая коллекция у меня есть.
— Так, так.
— Специально для вас.
— О!..
— Это коллекция окон.
— Окон?
— Вот именно, окон, — повторил мушкетер, приблизившись к гному. Как видите, в этой комнате их три, но есть у меня еще полторы дюжины окон в Гаскони.
— Поговорим о Гаскони.
— Нет. Потому что я предлагаю вам выбрать немедленно. Я помогу прийти к решению.
И, схватив каминные щипцы и зажав в них Колино дю Валя, д'Артаньян высунулся вместе с ним в окошко и подержал его на весу, сделав это с такой легкостью, что Портос несомненно его б одобрил.
— Нет! — закричал будущий тесть. — Прекратите! Я человек пугливый.
— Оно и видно, дружок.
Д'Артаньян втянул крохотного старикашку обратно в комнату и опустил на пол.
— А я, представьте, — заявил он, — готов стерпеть тестя-стервеца с запахом прокисшего сидра — папашу той девки, на которую не польстится ни одна сводня. Да, представьте, готов. Но как могу я снести труса в собственной семье? Итак…
— Итак?
— На очереди второе окно.
Карлик вывернулся из рук мушкетера.
— Я чувствую, мы не понимаем друг друга. Вы меня напугали. Насчет дочки мы еще потолкуем. Мне хотелось бы взять шпаги. Я потребую их через нотариуса.
Едва он выскочил из комнаты, как появилась прекрасная Мадлен.
— Господин лейтенант.
— Да, дитя мое.
— Господину Пелиссону де Пелиссару плохо. Он ждет, чтоб вы его посетили.
Кандидат в тести всунул в приоткрытые двери свою истощенную алчностью физиономию.
— Еще одно. Я уже ухожу. Мы подумаем… Верните только мне ночную рубашку моей дочери.
— Ночную рубашку?
— Я ж вам объяснял, это памятка. Драгоценная вещица.
— Вот не Думал, сударь, что ночная рубашка может быть семейной реликвией. Я полагал, такое бывает скорее у ирокезцев или у неаполитанцев. Прочь!
И гнусавый карлик испарился, бормоча что-то о смертельном номере с нотариусом, о ночных рубашках и дневной страже.
