Георг Эберс - Сестры
Передай мои слова своему мужу, и если вы не почитаете Клеа как богиню, то я вам… нет, впрочем, ничего этого я вам не желаю, у вас и так нет ничего хорошего.
Женщина испуганно подошла сперва к врачу, потом к ребенку, сложила свои худые руки за спиной и с вытянутой шеей посмотрела на мальчика, с тупым изумлением глядя на мокрые полотенца, и робко спросила:
— Злые духи оставили ребенка?
— Конечно, — ответил врач. — Клеа их заклинала, а я только помогал; теперь знай это.
— Так мне можно уйти? Мне надо подмести мостовую в притворе храма.
Когда она ушла после утвердительного знака молодой девушки, врач снова заговорил:
— Как много дел мы имеем со злыми духами и как мало с добрыми! Люди охотнее верят в злых духов, чем в добрых и им покровительствующих. Когда людям приходится худо, чему они обыкновенно сами виной, им кажется утешительнее и для их суетности приятнее свалить все на злых духов; но если им хорошо, счастье улыбается или же удалось выполнить что-нибудь трудное, тогда, конечно, они благодарят за все собственную ловкость, высокую проницательность и смеются, когда им напоминают, что они обязаны покровительствующим духам. Я, со своей стороны, держусь больше добрых, чем злых духов, и к лучшим из всех, без сомнения, принадлежишь ты, моя девочка. Через каждые четверть часа меняй компресс, а в промежутках выходи подышать чистым воздухом. Как твои щечки побледнели! В полдень пойди в свою комнату и попробуй заснуть. Во всем нужно знать меру, и ты, конечно, меня послушаешься.
Клеа дружески кивнула врачу. Имхотеп погладил ее по волосам и ушел. Она осталась одна в душном, жарком помещении с больным ребенком, меняя компрессы и радуясь все более свободному и спокойному его дыханию.
Мало-помалу усталость брала свое, девушка забывалась на короткое время, подходила к ребенку и снова впадала в забытье. Знакомое сладкое ощущение овладело всем ее существом.
Здесь она чувствовала себя на своем месте. Добрые слова врача подействовали на нее хорошо, и страх уступил место сладкой надежде на новую, счастливую жизнь.
Уже ночью она твердо решила объявить верховному жрецу, что они не могут заменить сестер-близнецов для похоронного плача при смертном одре Осириса. Она решила вместе с Иреной отправиться в Александрию и снискать себе пропитание работой. Но Клеа как-то вовсе не подумала о том, способна ли Ирена на серьезную работу.
Это намерение, еще вчера пугавшее ее, сегодня казалось ей вполне исполнимым. Ей так хотелось применить на деле громадную энергию, которую она в себе ощущала.
Раньше, когда перед ее мысленным взором вставал образ римлянина Публия Сципиона, она краснела до корней волос. Сегодня она думала о нарушителе своего покоя совсем иначе. Вчера еще она была им побеждена, а сегодня ей казалось, что на последнем шествии она победила. По крайней мере, она твердо избегала его взглядов, а когда он сделал попытку подойти, она с негодованием отвернулась.
Это было прекрасно. Как смел этот гордый человек наносить ей еще новое оскорбление!
«Прочь, прочь, навсегда!» — шептала она себе, и глаза, и уста, на которых только что блуждала улыбка, опять приняли выражение неприступной жестокости, которое вчера так испугало и возмутило римлянина.
Но вскоре ее черты опять смягчились. Ей вспомнился умоляющий взгляд серьезного юноши, похвалы, расточаемые ему отшельником, и когда снова глаза ее сомкнулись, она увидела Корнелия, который подошел к ней своей твердой походкой, взял ее, как ребенка, на руки, крепко сжал ее руки и бросил ее в одну из лодок на берегу Нила. Изо всех сил боролась она с похитителем, громко закричала в отчаянии и… проснулась от собственного крика.
Девушка встала, вытерла глаза, полные слез, переменила компресс ребенку и вышла на воздух. Солнце уже стояло на полуденной высоте, яркие лучи его сверкали на желтом песчанике преддверия храма.
Из массы окружающих галерей только одна была крытая и бросала узкую, шириной в руку, тень, но девушка не пошла туда, потому что под крышей стояли кровати пилигримов, которые надеялись в жилище бога увидеть сновидения, открывающие будущее.
С непокрытой головой Клеа, опасаясь солнечных лучей, уже хотела вернуться обратно в жилище привратника, как увидела молодого, в белой одежде писца, состоявшего при Асклепиодоре для особых поручений. Он переходил двор и с живостью кивал девушке.
Она пошла к нему навстречу, но еще раньше он задал ей вопрос, здесь ли Ирена. Верховный жрец желает с ней говорить, а ее нигде не могут найти.
Клеа ответила, что о ней уже спрашивала одна важная госпожа из дворца царицы и что она видела сестру в последний раз на рассвете, когда та пошла за водой к солнечному источнику.
— Для первого возлияния вода была принесена вовремя, но для второго и третьего Дорис и ее сестры вынуждены были принести воду сами, — сказал жрец. — Асклепиодор гневается не на тебя, потому что он знает от Имхотепа, что ты у больного ребенка, а, конечно же, только на Ирену. Подумай, где она может находиться? Верно, произошло что-нибудь важное, что верховный жрец желает ей сообщить.
Клеа испугалась. Ей пришли на ум вчерашние слезы Ирены и ее страстный порыв желания свободы и радостей. Неужели безрассудная девочка отдалась своему влечению и, хотя на несколько часов, тайно убежала, чтобы посмотреть на город и на пышную неведомую жизнь? Клеа сделала усилие над собой, чтобы скрыть от посланца свой страх, и сказала, опустив глаза:
— Я поищу ее.
Она побежала обратно в дом, посмотрела больного ребенка, позвала его мать, показала ей, как надо накладывать компрессы, и строго наказала внимательно и точно исполнять предписание Имхотепа до ее возвращения. Нежно поцеловав малютку, Клеа направилась сперва домой.
Там все было по-прежнему, только недоставало золотых кружек. Это обстоятельство еще увеличило страх Клеа, но она была далека от мысли, что Ирена могла взять с собой драгоценные сосуды, чтобы продать их ради собственного пропитания; она знала неосторожность и легкомыслие сестры, но на дурной поступок считала ее неспособной.
Где же искать Ирену?
Отшельник Серапион, которого она уже спрашивала, ничего не знал об Ирене.
На жертвеннике Сераписа Клеа нашла обе кружки и принесла их обратно.
Может быть, Ирена ушла к Кратесу и за рассматриванием его работы и болтовней забыла о времени? Однако жрец тоже ничего не знал об ее исчезновении. Он охотно помог бы Клеа поискать свою любимицу, но должен был доделать новый замок для могил Аписа, да и ноги у него очень болели.
За дверью старика Клеа задумчиво остановилась, и ей вспомнилось, что в свободные часы Ирена иногда забиралась в голубятню храма, чтобы смотреть оттуда вдаль, наблюдать за сидящими на яйцах птицами, давать корм молодым и глядеть на вздымающиеся стаи голубей.
![Георг Эберс - Тернистым путем [Каракалла]](/uploads/posts/books/166627/166627.jpg)
