Вера Хенриксен - Королевское зерцало
Эйнар Брюхотряс всеми силами старался посеять вражду между конунгами. Этого и следовало ожидать. Он также делал все возможное, чтобы настроить бондов против Харальда.
А это было проще простого, потому что Харальд отличался от Магнуса жестоким нравом. Магнус же в ту осень превзошел самого себя в щедрости и великодушии, прощая всем долги. Харальд клял Эйнара Брюхотряса и считал, что это его рук дело.
— Почему бы и тебе не поступать так же? — спросила я.
— Я не желаю из-за Эйнара Брюхотряса стелиться перед всеми, — ответил Харальд.
Эйнар дошел до того, что на тинге, созванном Харальдом, подбивал против него людей. Он даже платил им, чтобы они выступали на тинге против Харальда.
Хуже всего, что Харальд от злости начал совершать ошибки. Иногда он посылал дружину против своих злейших недругов, жестоко мстил им.
Теперь уже не только Брюхотряс был причиной того, что у Харальда появились враги.
Я уже знала, что Харальд способен на предательство. Теперь же увидела, как жажда мести затмевает ему разум. Но я еще не поняла, что это может обратиться и против меня.
В ту пору я часто виделась с Магнусом, мы вели с ним долгие беседы.
Я с трудом узнавала в нем прежнего веселого мальчика. Он говорил почти исключительно о своем отце, Олаве Святом.
Только и слышалось: Олав Святой, мой отец. Олав Святой являлся ему в снах и видениях и руководил им.
— Тебе не кажется, что Олав Святой просто преследует тебя? — спросила я.
Мне хотелось рассмешить Магнуса, вернуть ему радость жизни. Я пыталась вырвать его из когтей Эйнара Брюхотряса, потому что чувствовала — он вертит Магнусом, как хочет: это он внушил ему все, что касалось «Олава Святого, его отца». Магнус попал к Эйнару на воспитание совсем ребенком, и Эйнар умел влиять на него.
— Тебе двадцать два года, — говорила я. — Пора бы тебе стать взрослым, возмужать.
В конце концов Магнус начал как будто пробуждаться ото сна.
Харальд язвил по поводу моей родственной опеки. Я объяснила, что делаю это не только ради Магнуса, но и ради него самого.
Он посмеивался, но я не обращала на это внимания.
Однажды Халльдор отвел меня в сторону и сказал:
— Ты в своем уме, Елизавета?
Королевой он меня никогда не называл, так же как и Харальда — конунгом.
— Разве я похожа на безумную? — удивилась я.
— Похожа. Не станешь же ты говорить, будто не ведаешь, что творишь.
Наверное, по моему лицу он увидел, что я ничего не понимаю, потому что медленно и внятно начал мне объяснять:
— Конунг Магнус не сводит с тебя глаз. Я не знаю, о чем вы с ним разговариваете, но он похож на мартовского кота.
— Ни о чем тайном мы не беседуем, — отрезала я.
— Пусть так. Я-то тебе верю, — успокоил меня Халльдор. — Но иной раз дело и не в словах. Взгляд значит больше, чем слова. Я обратил внимание, как вы смотрите друг на друга. Ты, наверно, и сама этого не замечаешь. Но учти, что поощряешь его.
— У меня и в мыслях не было ничего дурного, — сказала я, правда уже не так твердо. — Мне нравится Магнус, но ты ошибаешься, если думаешь, что я люблю его не как брата.
— Ты уверена? — В голосе Халльдора не было ни насмешки, ни недоверия, он просто предлагал мне еще раз все обдумать.
— Может быть, и не совсем как брата, — призналась я наконец. — Но это потому, что он не такой, как Харальд. А люблю я только Харальда.
— Я это знаю. Иначе я не стал бы разговаривать с тобой. Харальд тоже любит тебя — любит больше всех на свете. Но с Харальдом всегда нужно быть начеку. Следить, чтобы он не заставил тебя плясать под свою дудку.
Я кивнула.
— А Магнус такой покладистый.
— Им можно вертеть как угодно, — подхватил Халльдор.
Я промолчала.
— О Магнусе мне больше нечего сказать, — продолжал Халльдор. — Давай лучше поговорим о Харальде. Он и раньше не очень-то ладил со своим родичем и сотоварищем по престолу. А теперь и вовсе готов выколоть ему глаза, оскопить его и поджарить на медленном огне. Разве ты этого не видишь?
— Харальд съязвил несколько раз по поводу нашей дружбы. Только я не придала этому значения.
Халльдор возвел глаза к небу.
— Святая Троица! Да разве ты не понимаешь, что играешь с огнем? Или ты думаешь, что, любя Харальда, можно немного полюбезничать и с Магнусом? Если так, то ты заблуждаешься.
Я была слепа, потому что не желала ничего видеть, это мне вскоре стало ясно. И я попыталась исправить то, что сделала.
Я перестала оставаться с Магнусом наедине и почти не разговаривала с ним.
Магнус ходил с несчастным видом.
Харальд молчал. Но больше уже не язвил насчет Магнуса. Его любовь ко мне проявлялась сильнее, чем за все последнее время. Мне было приятно, хотя до того я не осознавала, что мне не хватает его тепла. Я сама себя не понимала.
Однако во мне жила надежда, что все образуется.
Возможно, так и было бы, но Магнусу пришла в голову безумная мысль — сложить для меня вису. Он рассчитывал, что смысл этой висы и кому она предназначена, пойму только я.
Харальд услыхал вису прежде меня.
— Как поживает мудрая конунгова сестра? — спросил он однажды вечером, когда мы остались одни. Голос его был резок.
— Я тебя не понимаю.
— Магнус сложил для тебя вису. Он думает, наверное, что перехитрил всех.
— Я ее не слыхала.
Харальд презрительно повторил мне ее:
Когда носитель меча говорит, что носит любовную муку: страсть к дочерям бондов, я ему верю охотно.
Но если женщина держит меня без сна и покоя, то это одна на свете: мудрая конунгова сестра.
— Даже вису толком сложить не умеет, — насмешливо сказал Харальд. — Недотепа, где уж ему браться за искусство скальдов.
— Я не просила его складывать для меня вису.
Харальд посмотрел на меня.
— А об этом и не надо просить, достаточно бесстыдно вести себя. По твоей вине я выставлен на посмешище.
— Если кто и выставлен на посмешище, так это Магнус, — сказала я. — Но думаю, никто не поймет, кому предназначена эта виса. Не все такие проницательные, как ты.
— Побереги лесть для другого раза. — Он сказал это с такой злостью, с какой никогда еще не говорил со мной.
Я замолчала, спорить с Харальдом было бесполезно.
Лучше подождать, чтобы он сам успокоился, думала я.
И опять Эллисив рассказывала.
Поздней осенью мы все поплыли из Вика вдоль побережья на север. Господи, что это было за плаванье!
Харальд и Магнус все время старались обогнать друг друга — мы неслись так, что волны перехлестывали через борт.
На стоянке тот, кто пришел первым, старался занять более удобное место.
Магнус справедливо негодовал, если Харальд занимал самый удобный причал: он говорил, что по условиям их договора лучшее место принадлежит ему. Харальд не соглашался, по его мнению, это условие должно было соблюдаться лишь в том случае, если они вошли в гавань одновременно.
