Игорь Болгарин - Седьмой круг ада
– Где кошелек? – наседала распаренная, дама.
– Ничего у него нет! – сочувственно вклинился в яростный ор одинокий женский голос.
– Да вот же! Вон, в кулаке зажал!..
– Бей!.. – Большие руки – холеные и грубые, с кольцами и без – тянулись к Юре, к его лицу, к волосам.
Юра в безнадежном испуге закрыл глаза: спасения не было… И вдруг среди всего этого хаоса он услышал странно знакомый, с легкой хрипотцой голос:
– А ну, посторонись!
Юра открыл глаза и увидел… Красильникова! Да-да, это был он, Семен Алексеевич! Раздвигая озверевшую толпу, предупреждая строгим взглядом: молчи! – он шел ему на выручку.
– Ага, друг ситцевый, попался? Ну-ка, топай за мной!
Все это было похоже на страшный, с удивительным концом сон. Не понимая, откуда здесь взялся Красильников, завороженно глядя на него, Юра увидел вдруг в глазах Семена Алексеевича озорные искорки.
– Пойдем! – еще раз сказал Юре Красильников. – Кошелек ваш, мадам? Получите свое добро. И вдругорядь получше за ним присматривайте. А вы, граждане, расходитесь – концерт окончен.
– Это как же! – дернулся к нему высокий мордатый парень. – Да я его, мазурика…
– Но-но! – выдвинул навстречу крепкое плечо Семен Алексеевич. – Без тебя разберемся! Или ты тоже хочешь? Тогда пойдем! Заодно выясним, что ты за птица!
Мордатый попятился. Да и другие, даже самые озверевшие, жаждущие крови, мгновенно утратив интерес к происходящему, начали расходиться. Когда барахолка осталась за спиной, Семен Алексеевич, укоризненно поглядывая на Юру, спросил:
– Что же ты, парень? Такого я от тебя, век мне моря не видать, не ожидал. И давно ты это приноровился?
– Я не крал, – произнес шепотом Юра. Слезы подступали к самому горлу, но он сдержался. – Я выручал товарища. Он хотел выручить меня, а получилось…
– Что получилось, я видел, – вздохнул Семен Алексеевич. – А насчет взаимовыручки – мудрено. Так что давай обо всем по порядку крой: как ты здесь оказался, где Иван Платонович, ну и дальше в таком духе. Вплоть до барахолки!
Юра торопливо, давясь словами, рассказывал, как умер Иван Платонович и что было потом. Красильников, темнея лицом, слушал. Когда Юра умолк, притянул его к себе, хрипло произнес:
– Дела… А как же мы Наташе о таком горе скажем?
– Не знаю. Надо придумать что-то…
– То-то и оно… У ней ведь, как и у тебя, ни одной больше родной души на всем белом свете!
– А мы? – пробормотал Юра. – И вы, и я, и Павел Андреевич…
– Это верно. Да только отца с матерью человеку никто не заменит. Ты это знаешь. А Иван Платонович Наташе с детства и за отца и за матерь был…
И опять – в который уже раз! – подивился Юра, как тонко умеет понимать и чувствовать этот внешне простоватый человек.
На Корабелку они поехали не сразу. Красильников хорошо понимал, что в Севастополе сейчас находится немало офицеров, которые неоднократно видели Юру в штабе Добровольческой армии и знали его как воспитанника ставшего знаменитым капитана Кольцова. Вполне возможно, что кто-то из них случайно оказался на барахолке и увидел, узнал его. Что могло произойти дальше, Красильников догадывался: за ними проследили бы и накрыли всю явку. Вот почему они долго плутали по полупустынным окраинным улочкам. Здесь можно было легко заметить слежку. И лишь затем берегом, проходными дворами, огородами добрались до Корабелки.
Дверь им открыла Наташа. Едва увидев Юру – оборванного, худого, непохожего на себя, она почувствовала беду и, побледнев, замерла.
– Ты, Юрий, присядь пока. А мы с Наташей потолкуем, – тихо сказал Семен Алексеевич.
Он шагнул к Наташе, обнял ее за плечи и коротко, просто объяснил то, о чем Юра не смог бы говорить. Наташа, уткнувшись лицом в грудь Красильникову, заплакала.
– И поплачь! Поплачь! – поглаживая ее по спине, смятенно шептал Красильников. – Это ничего, поплачь. Отчего у людей иной раз сердце разрывается? Человеку поплакать бы, а он не может…
Вечером на кухне Красильников, Василий Воробьев и подпольщики решали, как быть с мальчиком.
Ясно, что прятать его здесь, на Корабелке, не следовало. Оставалось одно: поселить где-нибудь поблизости, но чтобы был на безопасном расстоянии от их дел. Решили отправить Юру на Херсонеский маяк, служивший помимо прямого своего назначения еще и запасной явкой подпольщиков. Маяк стоял в глухом и пустынном месте неподалеку от города, но все же не в городе. Его смотритель Федор Петрович Одинцов с недавнего времени жил бобылем, жена умерла, – парнишка не должен был ему помешать…
На следующий день Юра с Красильниковым еще затемно оправились на маяк. По изогнутой, будто лук, Артиллерийской улице вышли к Наваринскои площади и от нее по вытертой временем и тысячами ног лестнице спустились к кладбищу. Когда свернули с шоссе на грунтовую дорогу, ведущую к старому монастырю, совсем рассвело, изредка стали встречаться прохожие…
Остались за спиной дачный поселок, огромные керосиновые баки и склады – дорога пошла по солончаковому пустырю. В стороне показалось море. Оно шумело, накатывая на пологий берег пену. Наконец впереди выросла высокая конусообразная башня с оконцами в линеечку. Ее купол венчал стеклянный колпак. Одноэтажные пристройки выглядели рядом с башней Херсонесского маяка особенно приземистыми.
Берег здесь круто поворачивал на юг, и казалось, что белая башня стоит на самом краешке севастопольской земли.
Смотритель разбирал и развешивал сети для просушки. Увидев Красильникова и Юру, он неторопливо вытер о брезентовые штаны крепкие узловатые руки.
– Бог в помощь, Петрович! – широко заулыбался Красильников.
Смотритель сдвинул седоватые брови, недовольно ответил:
– Вам того же. Почему запропали все? Случилось чего?
– Случилось – не случилось, – сердито буркнул Красильников. – Вот квартиранта к тебе привел.
– Квартирант мне ни к чему, – отозвался смотритель. – А вот ежели помощника привел – это дело. – Строго взглянув на Юру, приказал: – Разбирай, парень, сети!
Юра хотел объяснить, что он не умеет, что никогда ему этим не приходилось заниматься, но суровый смотритель вовсе не собирался слушать его: бросил к ногам пучок мокрых сетей и качающейся походкой старого матроса, случайно оказавшегося на суше, отошел с Красильниковым в сторону. Семен Алексеевич что-то торопливо объяснял ему, а смотритель угрюмо слушал да почесывал большим пальцем бровь.
Юра догадывался, вести Красильников излагает печальные, и, вероятнее всего, они касаются Кольцова. Всю дорогу сюда Юра пытался выведать хоть что-нибудь о Павле Андреевиче, но Красильников был неразговорчив, отмалчивался.
Переговорив с Федором Петровичем, Красильников издали помахал Юре и сразу ушел.
