Николай Энгельгардт - Граф Феникс
По пути между полковником Бауером и графом Калиостро происходило объяснение, напоминавшее сказку о коте в сапогах, где на вопросы: чьи это земли, луга, леса, деревни, следовал неизменный ответ – графа Карабаса. Таким сказочным графом Карабасом здесь являлся Потемкин.
Когда же Бауер стал объяснять, что все это лишь ничтожная часть владений светлейшего, милостью государыни императрицы имеющего в разных областях империи неизмеримые местности, населенные десятками тысяч крепостных крестьян-рабов, то живое воображение итальянца нарисовало ему столь грандиозную картину богатства и могущества вельможи, к которому сейчас ехали, что он только теперь понял, в какой чудесной и волшебной стране находится, и почувствовал невольное смущение перед готовившимся ему испытанием. Ничтожным, бедным показалось ему все его искусство перед этой исполинской удачей, перед баловнями случая и фортуны, и он вспомнил приятеля Рубано и невольно признался себе, что средства, избранные им для карьеры в России, куда совершеннее его оккультной медицины и кабалистики…
Между тем гребцы запели песню, протяжную удалую и вместе с тем заунывную. Со странным чувством вслушивался Калиостро в эти новые, непонятные звуки Востока. Непонятная дивная сила звучала в них, какой он еще не ощущал в покорных ему западных обществах. Так эта-то сила возносит того, кто ею овладеет и подчинит своим заклятиям, на вершину нечеловеческого могущества? Что говорит непостижимый знак этих стонущих звуков? Где ключ к нему? Он непонятен. Магик чувствовал, что в его кабале к тайне этих звуков и разлитой в них воле ключа нет. И ему становилось жутко.
Между тем полковник Бауер на отборном французском языке отдавал предпочтение блеску очей маркизы Тиферет перед огнями, которые весеннее солнце, сияя в безоблачной лазури, зажигало на волнующейся поверхности реки, столь же грандиозной, столь же новой, особенной, как и вся окружающая жизнь беспредельной равнинной империи.
– А-ха-а!..– отвечала маркиза Тиферет, улыбаясь неподвижной улыбкой балетной танцовщицы.
Вдруг Нева расширилась на полутораверстное пространство. На правом берегу высокая башня, сверкая золоченым шпилем с яблоком на нем, с возвышающимися один над другим этажами, со стрельчатыми окнами и наружной, огибающей все здание до самой его вершины каменной лестницей, показалась над зелеными вершинами парков и лесов. Лицо полковника Бауера приняло озабоченное выражение.
– Летнее местопребывание светлейшего, – с благоговением в голосе проговорил он, склоняя голову. – Дача Озерки.
ГЛАВА XXVIII
Современник Адама
Катер подошел к пристани, украшенной большими мраморными львами. Ливрейные лакеи ожидали прибытия докторского семейства. Радостно приняли они графа с супругой, Казимиром и Эммануилом и рассадили их в две приготовленные кареты, немедленно покатившиеся по прямой широкой усыпанной песком аллее, осененной могучими дубами, ведущей от пристани к главным воротам дачи – двум гранитным обелискам.
Дача Потемкина представляла собой длиннейшее здание прихотливой архитектуры в стиле Палладио, огибающее громаднейший двор с цветочным партером посередине и боковыми заездами.
Кареты подъехали к одному из боковых крылец главного здания. Докторское семейство оказалось затем в просторной прихожей. Дворецкий князя, тот самый толстый испанец, что столь небрежно приглашал уже раз доктора, теперь всем видом выражая почтение к его особе, сообщил, что сию минуту светлейший не может еще принять графа. Но пусть графиня пожалует в предназначенные ей покои, чтобы отдохнуть с дороги, а графа просит на свою половину супруга управителя дел светлейшего госпожа Ковалинская.
Вслед за этим супружеская чета рассталась. Полковник Бауер попросил оказать ему честь проводить маркизу Тиферет графиню ди Санта-Кроче в отведенные ей покои. Маркиза с неизменной улыбкой склонила голову в знак согласия. Полковник предложил ей руку, и она удалилась, опираясь на услужливого адъютанта и выслушивая его комплименты. В сопровождении дворецкого, медленным важным шагом, с глубокомыслием истого жреца высших тайн науки шел Калиостро анфиладой богато убранных покоев потемкинской дачи.
Что касается Казимира с «голубком», то и он стал предметом утонченного почтения со стороны представителей потемкинской дворни. Причем вежливым достоинством и независимостью обхождения приобрел их искреннее уважение. Ему предложили закусить в швейцарской. Он не отказался и, подкрепляясь, вступил в беседу. «Голубок» сидел тут же.
У дверей гостиной госпожи Ковалинской дворецкий отвесил доктору низкий поклон и пропустил его, распахнув портьеру.
Госпожа Ковалинская немедленно поднялась и пошла навстречу Калиостро. Летний, легкий белый домашний наряд волновался вокруг ее тонкого и стремительного тела, обнаженные руки простирались к великому мужу. Она откинула назад голову с рассыпавшимися кудрями, а черные очи с надеждой и упоением были устремлены на благородный лик Калиостро.
– Да! Это он! Это божественный муж, благотворитель бедных, несчастных, целитель страдальцев! – произнесла она грудным низким голосом, полным чувства.
Граф Калиостро с совершенной простотой и важной скромностью склонился в вежливом поклоне, придерживая шпагу. Затем, осторожно взяв перстами в драгоценных кольцах ручку Ковалинской, поднес ее к губам.
– Ах, вам ли целовать руку земной, преисполненной слабостями своего пола женщины! – проговорила томным голосом Ковалинская, опуская черные глаза.
– Женщина была причиной падения первого человека, но ей же и предназначено подвигнуть вновь к совершенству падшее человеческое естество! – мечтательно сказал Калиостро, не выпуская руки Ковалинской.
– Ах, как это глубоко! Как это велико! Говорите, говорите! – воскликнула Ковалинская, сотрясаемая мгновенным экстазом.
Но южные глаза Калиостро быстрым острым взглядом окинули всю обстановку комнаты, заставленной множеством предметов роскоши, и остановились на сидевшей у окна даме с высокой напудренной прической, в пестром платьице, в башмачках на высоких красных каблучках, с неправильными чертами личиком, но с интересным, задорным вздернутым носиком, алыми, улыбающимися невыразимо тонко губками и умными бисерными глазками.
Ковалинская заметила быстрый взгляд Калиостро.
– Это моя подруга, граф! – сказала она. – Это моя вторая душа! И ангел-хранитель нашего дивного, возвышенного, никем не понимаемого цесаревича! Катерина Ивановна Нелидова, фрейлина великой княгини Марии Федоровны!
Калиостро поклонился, но не приблизился к Катерине Ивановне, которая кивнула ему головкой. Взор магика вновь поднялся вверх.
