Василий Ян - Том 2
— Кто ты? — спросил каган.
— Я кузнец Хори, из тумена Джебэ-нойона.
— Зачем ты здесь?
— Я изготовляю закаленные острия для стрел. Они не сгибаются от удара в железо и пробивают самую прочную броню. Разве, изготовляя такие неотразимые стрелы, я не помогаю тебе?
— Ты дельно говоришь, — заметил Чингисхан. — А почему ты работаешь здесь, на горе?
— Здесь, на горе, много смолистых корней, дающих жаркое пламя. Да если признаться, так отсюда, с горы, я вижу далеко степь и в той стороне наши родные кочевья.
— Что ты болтаешь? Отсюда наших кочевий не увидать. Они далеко!
— Разве степные дали не одинаковы? Я смотрю в родную сторону, и легче делается сердцу!
— А этот мальчик — твой сын?
— Был китайчонком, а теперь стал сыном. Я с тобой, великий каган, ходил в Китай и там подобрал брошенного ребенка. В седле я его и вырастил. Он стал мне помощником в кузнице.
— Где же твоя кузница?
— Она вся со мной на седле. Вот молотки, а кусок железа сойдет за наковальню. Мех я прячу в мешок и везу его на втором коне, где сидит и мой сын.
— А кони добрые, крепкие у тебя?
— Очень уж старые мои кони, сколько я с ними сделал походов! Когда мы придем в бухарские земли, там я выберу себе крепких коней, да еще несколько рабов-молотобойцев….
— Будешь хорошо драться — так и целый табун коней добудешь.
— Какой я теперь воин! Я сильно изранен. Для боя я уже мало гожусь, а вот ковать ножи и наконечники стрел — это мне привычная работа. А скажи мне, великий хан, долго ли еще мы будем здесь стоять? Наш тумен Джебэ-нойона голодает и ест своих коней. Пора бы двинуться дальше…
Чингисхан начал сильно сопеть и отдуваться: это был плохой признак.
— Нет, сперва скажи мне, кузнец Хори: что, если весь тумен Джебэ-нойона ушел вперед и его уже двенадцать дней здесь нет? Так ты поедешь по степи его догонять и спрашивать у встречных бродяг, не видел ли кто из них Джебэ-нойона? Если все нукеры начнут бродить вокруг лагеря, у меня тогда разбредется все войско!
Кузнец затрясся и упал ничком на землю.
— Приказываем: этого кузнеца Хори отвести в мою тысячу и посреди куреня дать ему двадцать палок по пяткам, чтобы они у него зачесались. Послать немедленно разъезды вокруг лагеря, выловить тех нукеров, которые шатаются, отбившись от своих сотен, а имена их сотников и тысячников сообщать мне, я им всем назначу наказание.
Чингисхан оттолкнул кузнеца, который хватал руками его большую косолапую ногу, и медленно стал подыматься по каменистой тропинке. Он остановился.
— Я буду здесь беседовать с небом об удачном походе. Поставить кругом горы стражу, чтобы никто моей беседе не помешал! — Затем каган направился дальше к вершине горы.
Глава двенадцатая
КАК НАДО ПИСАТЬ ПИСЬМА
Чингисхан не знал другого языка, кроме монгольского, и не умел писать.
(Академик В. Бартольд)К вечеру каган вернулся в свой шатер и созвал старших военачальников. Тут были и покрытые славой побед товарищи юных дней Чингисхана, сгорбленные, седые, высохшие, с отвислыми щеками, и молодые, выдвинутые проницательным каганом бойцы, горящие жаждой подвигов. Каждый имел под своим знаменем десять тысяч всадников, вполне готовых к походу.
Все сидели тесным полукругом на коврах. Один Чингисхан сидел выше других на золотом троне. Спинка трона была искусно сделана китайскими мастерами в виде сплетающихся «счастливых драконов», играющих с «жемчужиной», похожей на морскую медузу с длинными лапками, а ручки трона изображали двух разъяренных тигров. Это кресло, чеканенное из золота, каган захватил во дворце китайского императора и в походах возил с собой.
С правой стороны от трона находились два брата Чингисхана и его два младших сына: Угедэй и Тули, слева сидела последняя жена кагана, юная Кулан-Хатун, вся сверкавшая драгоценными ожерельями и золотыми браслетами, нанизанными на руки от кисти до плеча. Слуги-китайцы бесшумно скользили позади сидевших и разносили золотые блюда с едой и золотые чашки с кумысом и красным хмельным вином.
По левую руку кагана, рядом с его молодой женой, сидели два посла: один — Ашаганьбу, прибывший от могущественного тангутского царя Бурханя, [95]другой — китайский полководец Мен Хун, [96]посланный сунским императором Южного Китая, который ненавидел цзиньского императора Северного Китая и поэтому искал дружбы и союза с монголами.
На этом пиршестве Чингисхан поразил гостей роскошью золотой посуды, обилием и разнообразием угощений и напитков. На больших золотых блюдах подавалось жаркое: мясо молодой кобылицы, дикого оленя и степных дудаков. [97]Это чередовалось с необычайными сладостями, приготовленными китайским поваром. Кумыс, айран, [98]красное персидское вино и китайская водка из арбузных семечек, редкие южные фрукты, привезенные гонцами, скакавшими много дней на сменных лошадях, — все это казалось особенно необычайным в этой пустынной долине, куда заходили табуны диких лошадей и за ними шли следом тигры.
Из-за шелковой занавески шатра слышались пронзительные песни китайских певиц, звуки флейт и тростниковых свирелей. Несколько причудливо одетых танцовщиц исполняли пляски, изображая, как в степи беззаботно пасется лань, как к ней подкрадывается рысь, бросается на нее, но сама погибает от стрелы притаившегося охотника.
Чингисхан, довольный удачным пиром, сидел на троне, подобрав ноги, и, громко чавкая, брал куски жареного мяса с особого блюда; его держал перед ним, стоя на коленях, китайский слуга. Лучшие куски мяса каган совал в рот тем из гостей, которым хотел выказать милость.
Во время пира Чингисхан ревниво косился на тангутского посла: тот сидел рядом с женой кагана, Кулан-Хатун, и смешил ее рассказом, как он, никогда не терявший дороги в степях, первый раз попав в Китай, заблудился среди запутанных узких переулков столицы. Кулан беззаботно смеялась. Чингисхан, грызя баранью лопатку, сказал тангутскому послу:
— Твой владыка, царь Бурхань, обещал в предстоящем новом походе быть моей правой рукой. Теперь народ мусульман убил моих послов, и я отправляюсь за это наказать шаха Хорезма. Пора царю Бурханю явиться сюда со своими всадниками и занять место на правом крыле моего войска.
Тангутский посол, занятый разговором с красавицей Кулан-Хатун, небрежно ответил Чингисхану:
— Если у тебя не хватает войск для похода, так не будь каганом.
