Александр Дюма - Катрин Блюм
— Здравствуй, — раздраженно ответил молодой человек, явно недовольный этой встречей.
— — Ты… здесь? — в свою очередь осмелился спросить Бобино.
— А почему бы и нет? Разве запрещено участвовать в празднике, если хочешь развлекаться?
— Да нет, я вовсе этого не говорю, разрази меня гром! — возразил Бобино. — Но меня удивляет, что я вижу тебя в одиночестве! — В одиночестве?
— Да.
— Ас кем я должен прийти?
— Мне кажется, что у тебя есть молодая и красивая невеста…
— Не будем больше об этом говорить, — нахмурив брови, сказал Бернар и, ударив о стол прикладом своего ружья, крикнул: — Вина!
— Тсс! — остановил его Лаженесс.
— Почему?
— Здесь господин инспектор!
— Ну и что из этого?
— Я тебя предупреждаю: будь осторожен! Здесь господин инспектор, вот и все.
— Ну и мне какое дело до того, здесь он или нет? -
— А-а, ну тогда другое дело!
— Должно быть, он с кем-то поссорился дома, — сказал Бобино Лаженессу, беря его под руку.
Лаженесс утвердительно кивнул и, повернувшись к Бернару, сказал:
— Я это сказал вовсе не для того, чтобы командовать тобой или обидеть тебя, Бернар. Но ведь ты знаешь, что господин инспектор не любит заставать нас в трактире!
— Но я хожу туда, куда хочу, и господин инспектор не может вмешиваться в мои дела! — возразил Бернар и, с яростью ударив по столу, повторил: — Вина!
Лесничие поняли, что Бернар заупрямился не на шутку.
— Ну что же, — сказал Бобино, — пусть бесится, если ему хочется. Пойдем, Лаженесс!
— Да, здесь ничего не поделаешь, — согласился Лаженесс. — Прощай, Бернар!
— Прощай! — резко и раздраженно ответил тот.
Лесничие удалились в направлении, противоположном тому, откуда должен был появиться инспектор. Но тот был так занят каким-то важным разговором, что прошел мимо трактира, не заметив ни их, ни Бернара. — Да придут сюда или нет! — закричал Бернар, с такой силой ударив прикладом ружья по столу, словно хотел разбить его на мелкие кусочки.
Матушка Теллье поспешила на его зов, неся две бутылки и недоумевая, кто этот нетерпеливый посетитель, требующий вина с такой яростью.
— Иду, иду! — сказала она. — У нас кончилось вино, и нужно было достать новую бочку!
Узнав молодого человека, она удивленно воскликнула:
— А, это вы, дорогой мсье Бернар! Боже мой, как вы бледны!
— Вы находите, матушка? — спросил юноша. — Поэтому я и хочу выпить — говорят, что вино возвращает краски!
— Но ведь вы больны, мсье Бернар! — настойчиво сказала матушка Теллье.
Бернар пожал плечами.
— Давайте сюда! — сказал он, вырывая бутылки у нее из рук.
И, поднеся одну бутылку к губам, он залпом осушил ее.
— Милосердный Боже! — вскричала добрая женщина, потрясенная столь необычным поведением Бернара. — Вы погубите себя, дитя мое!
— Да… — сказал Бернар, ставя бутылку на стол, — но дайте мне допить все это! Кто знает, увидите ли вы еще меня у себя?
Удивление матушки Теллье было столь велико, что она оставила других посетителей и всецело занялась молодым человеком.
— Но что случилось, дорогой мсье Бернар? — с тревогой спросила она.
— Ничего, но дайте мне, пожалуйста, перо, бумагу и чернила!
— Перо, бумагу и чернила?
— Да, и поскорее!
Матушка Теллье поспешила исполнить его приказание.
— Перо, бумагу и чернила? — повторил Моликар, который уже был совершенно пьян, так как заканчивал третью бутылку
Бобино и Лаженесса. — Простите, господин нотариус! Разве в трактир ходят за перьями, бумагой и чернилами? В трактир ходят, чтобы пить вино! — И, словно подавая пример, закричал: — Эй, матушка Теллье! Вина!
В это время матушка Теллье, предоставив Бабет обслужить Моликара, вернулась к Бернару и положила перед ним на стол все то, что он попросил. Бернар поднял глаза и, заметив, что она вся в черном, спросил:
— Почему вы в трауре?
Бедная женщина смертельно побледнела и воскликнула задыхающимся голосом:
— О, Боже мой! Разве вы не помните об этом ужасном не счастье, которое со мной случилось?
— Я ничего не помню, — сказал Бернар. — Ну, так почему вы в трауре?
— О, вы прекрасно это знаете, дорогой мсье Бернар, ведь вы были на его похоронах! Я ношу траур по моему дорогому сыну Антуану, который умер в прошлом, месяце!
— Ах! Бедная женщина!
— У меня никого больше не было. Это был мой единственный сын, мсье Бернар! И, несмотря на это, Бог отнял его у меня! Когда мать видит своего сына двадцать лет, а затем он уходит, ей остается только плакать. Можно плакать, но это ничего не изменит, — что ушло, то уже не вернешь!
И бедная женщина разразилась рыданиями. В этот момент Моликар затянул свою любимую песенку, что свидетельствовало о том, что он был абсолютно пьян. Он запел:
Если б рос в моем саду
Ну хоть кустик винограда…
Эта песня, которая звучала как насмешка над горем матушки Теллье, внезапной болью отдалась в сердце Бернара, который, несмотря на кажущееся равнодушие, воспринял его близко к сердцу.
— Замолчи! — закричал он.
Но Моликар, не обращая никакого внимания на его слова, снова начал:
Если б рос в моем саду…
— Замолчи! — повторил молодой человек с угрозой в голосе.
— А почему я должен замолчать? — спросил Моликар.
— Ты разве не слышишь, что говорит эта женщина? Она оплакивает своего погибшего сына!
— А, действительно, — сказал Моликар, — я буду петь тише! — И вполголоса он продолжал:
Если б рос…
— Ни тише, ни громче! — закричал Бернар. — Замолчи или убирайся отсюда!
— О, — сказал Моликар, — в таком случае я ухожу. Я люблю те трактиры, где смеются, а не те, где плачут. Матушка Теллье, — позвал он, ударив ладонью по столу, — получите с меня!
— Иди, — сказал Бернар, — я оплачу твой счет, оставь нас!
— Прекрасно! — ответил Моликар и, шатаясь, встал из-за стола. — О большем я и не мечтаю! — И, натыкаясь на деревья, он пошел в лес, распевая все громче и громче по мере того, как удалялся:
Если б рос в моем саду
Ну хоть кустик винограда…
Бернар посмотрел ему вслед и повернулся к хозяйке, которая продолжала плакать.
— Да, вы правы, матушка Теллье: что ушло, того уже не вернешь! Но я бы хотел, чтобы ваш сын был жив, я сам с удовольствием оказался бы на его месте!
— Да хранит вас Бог! — воскликнула добрая женщина. — Что вы такое говорите, мсье Бернар!
— Да, клянусь вам!
— У вас такие замечательные родители! — сказала она. — Если бы вы знали, какое горе для родителей потерять своего единственного ребенка, то вы бы никогда это не сказали!
Бернар попытался что-то написать, но не смог. Рука у него дрожала, и он не мог вывести ни одной буквы.
