Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете
— Но под моей рукой, — сказал Струнский.
— Это покуда. А впрочем, дайте им нынче свободу, они и без вашей руки обойдутся. Да, видно, вы позабыли про самого Рокотова. Была я в его московском доме и мастерской. Какие портреты! Немудрено, что он уже академик. А теперь скажите, какого происхождения этот кудесник кисти? Мне прямо сказывали, что он из крепостных.
— Ну, это проверить надо, — пробормотал Струнский.
— А Прасковья Жемчугова в театре Шереметева? Тоже крепостная, но это чудо! Я видела Элиану в ее исполненье, она превосходит всех парижских актрис! И поговаривают, граф ее любит, даже жениться готов.
— Ну, это дудки! — возразил Струнский.
— Нет, уважаемый мой метроман, не знаете вы простого люда!
— Мне ли не знать! — воскликнул Струнский.
— Ко мне прибился умелец, который может сотворить что угодно. У него проект паровой машины готов, и подводный корабль он готов построить.
— Мошенник, мошенник! — Струнский замахал руками. — Знаю его! Он денег у меня просил под свои затеи!
Леди Кенти засмеялась.
— Вот столкновение романтизма и деловитости.
— Что спорить! — сказала госпожа Черногорская. — Я уж столько времени провела в разговорах. Разговоры да рассужденья — российская страсть, а надобно дело делать. Вот вы, граф, — она обратилась к Осоргину, — провели годы в учении, слушали курсы в Лейпциге и Сорбонне. Как вы хотите теперь применять свои знанья?
— Я еще не решил, — ответил Петр Иванович.
— Что вы изучали?
— Философию, фортификацию да и множество прочих наук, отчасти экономию.
— Словом, всего понемногу?
— Именно так, — согласился граф. — Я больше наблюдал, читал, путешествовал.
— Вот истинный путь российского дворянина! — воскликнула госпожа Черногорская. — Созерцать, но в дела не мешаться.
— Вы правы, — сказал Петр Иванович, — я просто привык жить в свое удовольствие.
— И прав, прав, милейший! — вмешался Струнский. — А для чего еще жить? Разве тот же портретист не из удовольствия кисточкой машет?
— Однако, господа, я должна сойти в поселенье, — сказала госпожа Черногорская, — меня ждут заботы. Вы не откажетесь сопровождать меня, граф? — Она обратила свой взор к Осоргину.
Тот согласился.
— А мы с леди Кенти сразимся в Кампи,[2] — заявил Струнский, — в прошлый раз я проигрался нещадно, но теперь собираюсь отвоевать победу. Или миледи предпочтет другое занятье?
— Партию-другую я обещаю, — ответила леди Кенти, и они удалились в шатер.
Мы же спустились на берег и пошли меж домов, в почтительном отдалении за нами следовал Станко.
— Я намеренно увела вас, граф, — сказала госпожа Черногорская. — Струнский не любит серьезных тем, а моей подруге не слишком близки мои усилия. Я ощущаю себя в одиночестве, и, может быть, вам покажется странным, но только поддержка простого люда дает мне силы. Вчера, например, объявился человек, который холил меня еще в детстве.
— Матвей! — невольно воскликнул Осоргин.
— Да, он рассказал про ваш благородный поступок. Я была счастлива, граф.
— Но отчего же? — тот потупил глаза.
— Воспоминанья младенчества не позволили бы мне соединить в вас два противоположных обличья. Вы знаете, как я обязана вашему батюшке, да и про вас я слыхала много хорошего. Что уж таиться? Наверное, вы знаете все. Пойдемте немного в сторону, здесь не дадут говорить.
Мы двинулись от домов, от снующих людей, каждый из которых, пробегая мимо, почтительно кланялся госпоже Черногорской. Несколько сосен на взгорке образовали шатер с призрачной тенью, под ними высилась только что возведенная беседка.
— Я здесь иногда отдыхаю, — произнесла госпожа Черногорская, — присядемте, граф. Садись и ты, Митя, верный наш паж.
Я ответил, что сидеть мне не очень хочется, и отошел на некоторое расстояние, делая вид, что разглядываю окрестности, но все слова беседы меж тем доносились до моего слуха.
— Я помню вас еще с Михалкова, — сказал Осоргин.
— О да, я тоже. Какой вы были тогда неуклюжий. Вы предложили мне прыгать с обрыва и порвали ленту.
Петр Иванович засмеялся.
— Но я бы вас никогда не признал, если бы не рассказ Матвея.
— А вот я уже все о вас знала.
— И о моем путешествии в Крым?
— Разумеется. Только я делала вид, что знакомлюсь с вами впервые. Детство так далеко!
Они замолчали.
— Это просто удивительно, — сказал Петр Иванович. — Какой-то сон. Эта наша встреча, ваш царский проезд, ваши странные намеренья, ваша цветистая свита…
— Я тоже словно пребываю во сне, — ответила она, — но мне хочется сделать этот сон явью.
— Явь сурова, — возразил Петр Иванович. — Вы не представляете, насколько все это опасно. Власти обеспокоены, они не знают, чего от вас ждать, даже кто вы, в конце концов…
Снова молчанье.
— Митя, Митя! — внезапно позвала она.
Я подошел.
— Митя, я знаю, что ты способный юноша. Я хочу, чтобы ты стал сочинителем. Понимаете, Петр Иванович, народ русский так даровит, но он неучен, и многое пропадает втуне. В дороге я подобрала мальчика, который способен к рисованью, я помогу ему стать художником. В Мите есть поэтическое зерно, пускай же он пишет оды, пускай составит историю наших дней, живую, правдивую, без прикрас. Я помогу каждому, кто имеет способность. Я построю здесь школу и приглашу хороших учителей. Петр Иванович, граф, надо ведь что-то делать! Мы пропадаем в сибаритстве, мы истязаем простой народ, недаром он все время бунтует.
— Подождите, он взбунтуется и под вашей рукой, — предупредил Осоргин. — Ваши намеренья очень похвальны, но не за тем сюда стекается люд. Вы хотите упокоить их в колыбели достатка? Не таков русский мужик! Тот же Артамонов, он вам сегодня паровую машину построит, а завтра адскую бомбу сочинит, которой разнесет дворец какого-либо Струнского. А Матвей? С виду смирный, а посмотрите, какая силища! Неужто будет ее внутри таить?
— По-вашему, кроме бунта, негде себя проявить? — спросила госпожа Черногорская.
— На первых порах — да.
— Я не согласна с вами, Петр Иванович. Человек по природе добр, он не хочет воевать, его к тому принуждают.
— Ах… — Петр Иванович осекся.
— Что вы хотели сказать?
— Да вот забавно, — Петр Иванович был смущен, — не знаю, как к вам обращаться. Настей вас называли в детстве, а вот полного имени не представляю.
— Называйте неполным. Я и сама своего отчества толком не знаю.
— Нет, это получится фамильярно, — возразил Осоргин.
— Ну так зовите меня Нэтти, как то повелось давно. Уклончиво и достойно.
