Филипп Ванденберг - Проклятый манускрипт
— Не хотите ли вы сказать, что — как вы это назвали — чернила из железного галлия невозможно больше сделать видимыми?
Афра в ожидании смотрела на алхимика.
— Ни в коем случае, — ответил тот, с наслаждением выдержав длинную паузу. — Но существует очень мало людей, которые владеют рецептом смеси, способной сделать тайный шрифт снова видимым.
— Я понимаю, — сказал Ульрих. — Но, насколько мне известно, вы, мастер Рубальдус, принадлежите к числу тех, кому известен секрет рецепта.
Будто бы смутившись, алхимик потер руки, довольно хихикая при этом.
— Конечно, проникновение в тайну требует больших расходов. Я имею в виду, что средство от головной боли или плохого пищеварения стоит дешевле.
Ульрих взглянул на Афру и кивнул. Потом, повернувшись к Рубальдусу, кратко спросил:
— Сколько?
— Один гульден.
— Вы с ума сошли. Каменщик не заработает столько и за месяц!
— Но каменщик не сможет также сделать невидимый шрифт снова видимым. О чем вообще идет речь?
Афра вынула из шкатулки сложенный пергамент и протянула алхимику. Тот взял лист кончиками пальцев и стал его разглядывать. Потом поднес его к окну, посмотрел на свет с одной и с другой стороны.
— Действительно, — наконец сказал он. — На пергаменте действительно есть скрытое письмо, очень старый шрифт.
Ульрих пристально взглянул на Рубальдуса.
— Ну хорошо, мастер алхимии, ты получишь гульден, если тебе удастся заставить текст на пергаменте проявиться.
Пока он говорил, на узкой лестнице справа появилась высокая женская фигура в длинном платье, на добрых две головы выше самого алхимика.
— Это Клара, — заметил Рубальдус, возведя глаза к небу (это могло значить все что угодно), и на этом его пояснения закончились. Клара приветливо кивнула и молча скрылась за боковой дверью.
— Следуйте за мной, — сказал Рубальдус и жестом пригласил их идти за ним. Лестница была сделана из тяжелых сырых досок, и после каждого шага раздавался скрип или треск, как будто ступенькам было тяжело нести на себе тяжесть посетителей.
Афра еще никогда не была в лаборатории алхимика. Темная комната выглядела угрожающе. Здесь были сотни вещей, предназначение которых вызывало сотни вопросов. Афра в удивлении замерла. Полки на стенах были заставлены сосудами странной формы из стекла и глины. Пучки высушенных трав, ягод и кореньев распространяли резкий аромат. На сосудах — небрежно подписанные этикетки: красавка, белена, мак, дурман, болиголов или молочай. В стеклянных сосудах, наполненных желтой и зеленой жидкостью, плавали мертвые животные: скорпионы, ящерицы, змеи, жуки и всякие уродцы, которых Афра и не видела никогда.
Подойдя поближе, в одном из сосудов она заметила гомункулуса, человекообразное существо размером не более чем с ладонь, с бесформенной головой и крохотными ручками-ножками. Афра перепугалась до полусмерти и отшатнулась, увидев открытый рот ящерицы, которая была длиннее, чем локоть взрослого мужчины.
Рубальдус, заметивший ее ужас, тихонько захихикал себе под нос.
— Не бойтесь, милая моя, этот зверь мертв и выпотрошен более века назад. Он родом из Египта и называется крокодил. В Египте крокодил считается святым.
Вообще-то Афра представляла себе святых несколько иначе: благородными, прекрасными, достойными поклонения, в общем — святыми. Слова алхимика поразили ее, и она испуганно схватила Ульриха за руку.
В комнате с тяжелыми балками на потолке стало тихо. Было слышно, как потрескивает свеча, горевшая под круглым стеклянным колпаком. Скрученная трубка, выходившая сверху из шара, иногда издавала странные звуки.
— Дайте мне пергамент, — сказал алхимик, обращаясь к Афре.
— А вы уверены, что не испортите шрифт навечно?
Рубальдус покачал головой.
— В этой жизни можно быть уверенным только в одном — в смерти. Но я постараюсь быть очень осторожным. Так что давайте!
На столе в центре комнаты мастер Рубальдус расстелил что-то вроде войлока. На него он положил светло-серый пергамент и зафиксировал его углы с помощью тонких иголочек. Потом алхимик подошел к стене, у которой было сложено бесчисленное множество книг, свитков и просто листов бумаги. Как же, думала Афра, человек может ориентироваться в этом хаосе? Некоторые корешки были подписаны коричневыми чернилами и обозначали содержание или имя и титул его автора, названия трудов, которые для обычных христиан были совершенной загадкой. Некоторые были подписаны шрифтом, напоминавшим Афре попытки маленького ребенка что то написать. Выделялись имена на латыни: Конрад фон Валломброза, Николаус Еймерикус, Александр Некхам, Иоганнес фон Рупесцикка, Роберт фон Честер. Кроме того, здесь были также таинственные заглавия на латыни, такие как «De lapidibus» «De occultis operibus naturae», «Tabula Salomonis», «Thesaurus nigromantiae». На одном из корешков было написано на немецком языке: «Подлинные эксперименты, измышленные царем Соломоном, когда он добивался любви благородной королевы».
— А почему почти нет книг на немецком языке, которые бы описывали ваше искусство?
Взгляд Рубальдуса блуждал по корешкам книг, и он, не отвлекаясь от поисков чего-то определенного, ответил:
— Наш язык настолько беден и находится в таком упадке, что для многих понятий в нем даже нет слов. Для таких слов, как «лапидариум», «некромантия», да даже для самого слова «алхимия» нужно приводить длинные пояснения, чтобы объяснить их значение.
Удивительным образом Рубальдус вскоре нашел то, что искал. Закашлявшись, словно вдохнул дыма, он вытянул из стопки тонкий свиток. То, что при этом остальные книги попадали на пол, казалось, нисколько не смутило его, равно как и поднявшееся облако пыли.
Рубальдус расправил сшитый тонкой ниткой экземпляр, разложил его перед собой и начал читать. По непонятной причине его лицо при этом скривилось, а губы безмолвно зашевелились, как у набожного человека во время молитвы.
— Да будет так! — сказал алхимик наконец, подготовил миску, достал с полки полдюжины бутылочек и колб. С помощью мензурки, которую Рубальдус все время держал на свету, он отмерил разное количество различных жидкостей. Смесь в миске при этом несколько раз изменила свой цвет, от красного до коричневого, и под конец приобрела и вовсе непонятный оттенок.
Афра была взволнована и от волнения — когда бы еще она смогла понаблюдать за алхимиком — осенила себя крестным знамением. Вспомнить, когда она делала это в последний раз, девушка не могла.
От Рубальдуса не укрылся приступ внезапной набожности. Не отрываясь от работы, он захихикал:
— Творите крестное знамение, сколько хотите, если думаете, что оно вам поможет. Мне, по крайней мере, не помогает. То, что происходит здесь, не имеет ничего общего с верой, только со знанием. А, как известно, знание — враг веры.
