Анатолий Спесивцев - Флибустьер времени. «Сарынь на кичку!»
Попаданец быстро понял из его слов, что причина для смущения у Каторжного очень существенная. У донских казаков было принято дуванить добычу в море, перед заходом в реку. Но в этот раз в походе участвовали тысячи, трофеи были огромные, на небе начали собираться тучки, вот и решился он сразу по прибытии к устью Дона высадиться на берег и разделить добычу там. Не дожидаясь двух отставших кораблей. При разделе всем опоздавшим была выделена хорошая доля, прежде всего оружием, многие из молодых не имели огнестрелов. Васюринскому и Москалю-чародею, как старшине, она полагалась много большая, чем для рядовых. Зная их лично, Каторжный отобрал добычу сам. И кстати угадал. Аркадию достались следующие трофеи: богато выглядевшие вещи какого-то рослого янычарского аги, янычарское же ружьё с прекрасной отделкой (даже жалко будет приклад менять), длинная, почти прямая турецкая сабля из дамасской стали в ножнах, украшенных драгоценными камнями, серебряные пиала и большое блюдо, немалый кошель со звонким содержимым.
Передав попаданцу кошель с деньгами, тут же спрятанный Аркадием в один из нашитых на одежду карманов, Каторжный развёл руками.
– Вот, всего тысяча акче. Да и… порченные, наверное, этим пьяницей Мурадом. Совсем мало теперь серебра в их монетах. Денег на кораблях немного было, не купцы плыли, воины.
Васюринский и Аркадий из-за нарушения обычая шум поднимать не стали. Своей долей в добыче на кораблях остались довольны, а многие обычаи они и сами призывали менять.
Попаданец не выдержал и спросил атамана, не знает ли он о причинах пожара в его, Аркадия, хозяйстве. Но Каторжный сгоревших сараюшек и не заметил, не до того ему было. Поэтому Аркадий отправил свои трофеи, кроме кошеля, с одним из джур домой, а сам пошёл быстрым шагом, временами переходя на бег рысцой, к месту пожарища.
К пожарищу подошёл запыхавшийся, встревоженный и взвинченный. Видимо заметив его издали, стали подходить джуры, оставленные для охраны нарождавшегося исследовательского центра. По одному и без видимого энтузиазма. Выглядевшие как бы не хуже попаданца, вернувшегося из трудного похода. Пересчитал, вышло, встречают его пятеро. Оставленного главным Юрки Аркадий поначалу не заметил, и у него ёкнуло сердце. К умному и весёлому парню успел привязаться. Потом он заметил, что морды у ребят скорее виноватые, чем опечаленные. До псевдоколдуна стало доходить, что не злые вороги устроили здесь пожар и разорение.
«Ох, совсем не татары или поляки порезвились в моём исследовательском центре. И искать виновников, чувствую, далеко не придётся».
В этот момент Аркадий увидел подгребавшего Юрку. Слово «подходил» для описания такого передвижения явно не годилось. Хлопец именно подгребал, волоча ноги по песку, будто к сапогам были привязаны пудовые гири. Не надо было быть тонким физиономистом, чтобы понять, кто главный виновник случившегося. «Я виноват!» – было написано на его лице заглавными буквами.
В общем-то, главной ценностью в зарождавшемся исследовательском центре были люди. Как раз стоявшие с постными физиономиями джуры, успевшие научиться многому во время многочисленных экспериментов, и были самым трудно заменимым и дорогим из оставленного в Азове. А сараи и кувшины можно было легко и недорого восстановить. Аркадий вздохнул с облегчением. Про себя. Демонстрируя не успокоение, а досаду и раздражение.
Врать Москалю-чародею никто из парней не решился. Все отвечали сразу и искренно. Картина же из ответов вырисовалась неприглядная. Сильно обидевшись на старших, не взявших их в поход за добычей и славой, продолжать опыты на том минимуме материалов, что не был ещё израсходован, они не захотели. Посетовав немного на мировую несправедливость, ребята решили смягчить своё горе приёмом горячительных напитков. Известие же о взятии Темрюка совсем ввергло их в состояние печали. ТАМ творятся великие дела, ТАМ берётся богатая добыча и добывается слава, а они ЗДЕСЬ сидят, бог знает зачем. ТАКОЕ горе необходимо было залить особенно обильно. И это было сделано. А проснувшись… нет, не утром – после полудня следующего дня, – незадачливые охранники обнаружили, что порученный им объект превратился в пепелище. Вспомнить, как это произошло, никто из горе-сторожей не смог. Хотя пили, не злоупотребляя закусыванием, неподалёку, в виду места работы. Ожогов ни у кого из доблестной шестёрки не было. То есть свежих ожогов; старые, зажившие, имелись у всех в изобилии.
Короткое расследование показало, что бросать центр совсем без присмотра ребята не решились, но и пить в нём не стали. Вонища в сараюшках стояла жуткая, Аркадий и сам это помнил. Химические опыты с нефтью и селитрой дали такое стойкое амбре, что у непривычных к нему людей слёзы от одного вхождения в помещение вышибало. Удивляясь, как кто-то может в такой вони находиться, атаманы ещё больше начинали уважать подвижницкий труд команды попаданца и меньше жлобились при расчётах за готовые изделия. Ребята устроились невдалеке, поближе к бережку. Совмещая таким образом приятное (пьянку) с полезным (охраной). И нарвались на висельный приговор. За пьянку на посту наказание полагалось одно: казнь.
Предположения ребят, что это нечистая сила отомстила Москалю-чародею или Васюринскому за старые обиды (тогда какой с них спрос, простому человеку с нечистью не справиться), Аркадий категорически отверг. Других же гипотез появления огня в сараях у парней не было. Ему невольно подумалось, что здесь могло не обойтись без диверсии, поджога.
«Могли какие-нибудь «доброжелатели» подсуетиться. Увидели, что охрана спит вдым пьяная, и воспользовались моментом. Врагов у меня, даже среди казаков, хватает. Не всем по нраву многочисленные нововведения. Да врагов внешних сбрасывать со счёта не стоит. Османская агентура здесь наверняка есть, как и русская. Впрочем, пока для России мы союзники, её шпионы диверсии устраивать не будут. В любом случае срочно надо усиливать охрану как исследовательского центра, так и своего дома и собственной тушки. Кто бы ни сделал эту пакость, скажем ему спасибо. Предупреждён – значит вооружён».
Показывать свою радость, что они все уцелели, Аркадий не стал, счёл это непедагогичным. Зато своё неудовольствие выражал долго, энергично и разнообразно. За время его тирады джуры узнали много нового и неожиданного о себе и своих привычках. Делать экскурсы в генеалогию он не решился, так как четверо из шести были дворянами. Кто-то мог сильно обидеться за предков, описанных по сравнительной зоологии. А с ними ведь ещё предстояло работать. Естественно, ни о каких жалобах наверх, чреватых висельными приговорами, и речи не могло быть. Попаданец посчитал, что, почти ощутив уже на своих шеях прикосновение верёвки, смазанной жиром, джуры больше таких промахов себе не позволят.
