Йоханнес Йенсен - Христофор Колумб
Да, Кортес несколькими сухими словами сообщает Монтесуме, что знает все его замыслы, знает о заговоре и готовящемся в данную минуту покушении на его жизнь. Рядом с ним извивается Малина, выдвигается вперед, ей хочется, чтобы Монтесума взглянул ей в лицо!.. Он становится еще серее, когда узнает ее, узнает этот сверкнувший взгляд, пробудивший в нем воспоминание об одном ночном свидании и о том, кому и в чем он тогда признался… В эту минуту он еще острее чувствует всю глубину своего несчастья.
Кортес все еще пригвождает его своим взором, близко склоняясь к нему лицом – орел и змея! Но скоро по лицу Кортеса разливается выражение несдерживаемой более свирепости, он выпрямляется, делает взмах рукой, затянутой в перчатку, и – целая стая переодетых тласкальцев, его союзников, все время находившихся в толпе, кидается к известным ацтекам—заговорщикам касикам, главным представителям знатных родов – и красноречиво срывают с них плащи, открывая спрятанное под ними оружие. Через час заговорщики сгорят живьем, привязанные к столбу, на костре, сложенном из туземных стрел и копий; жаркое, жгучее будет пламя!
Но поднятая рука Кортеса дает сигнал к еще более важным событиям: разом со всех четырех сторон грохают пушки, дома разверзают свои пасти, и появляется на коне Альварадо, подобный сверкающей железной башне, – всадник и конь составляют как бы одно целое, мерно колышащееся то вверх, то вниз, – а за ним остальная конница с наглухо спущенными забралами и обнаженными, блестящими, остро отточенными мечами наготове. Тут и в Кортесе просыпается солдат и полководец; левой рукой опускает он забрало, правой выхватывает из ножен длинный свистнувший меч… д-зз… плюет в кулак и с восклицанием: «Яго!» кидается в бой. Пронзительный хищный визг вырывается из горла Малины, словно из глотки подпрыгнувшего оцелота.
Военная тревога. Артиллерийский и мушкетный огонь, щелканье затворов, наступление кавалерии, и – вся прекрасная весенняя процессия, цвет туземной молодежи, плавает в собственной крови; увенчанный цветами бог весны, которого собирались так мило принести в жертву ему самому, опрокинут и растоптан до неузнаваемости конскими копытами; кровавые борозды прорезают густые толпы народа в боковых улицах, которые так легко обстреливать с площади; крики, безумие и смерть.
Затем жуткая пауза, сотни тысяч людей замерли, затаили дыхание в ужасе от того, что произошло и что еще предстояло впереди.
Последствия: восстание всей Мексики; поднялась уже не одна знать, поднялся весь народ, подстрекаемый жрецами, которые объявили священную истребительную войну этой нечисти, выдающей себя за богов и присосавшейся к пуэбло, чтобы ограбить все золото и бежать с ним. До сих пор все бесчинства сходили пришельцам с рук – даже осквернение священной почвы владения мексиканских богов водружением столбов с перекладиной и пригвожденным телом; они оставались безнаказанными, благодаря заступничеству Монтесумы, который все прощал им, они же обошлись с ним как с дикарем, и в его лице нанесли несмываемое оскорбление всему древнему роду ацтеков, его царственно– божественному достоинству; теперь этому должен быть положен конец.
Боги были возмущены до крайности; Вицлипуцли – по рассказам жрецов – исходил в своем капище холодным огнем по ночам, – фосфоресцировал – и в сосуде с жертвенной кровью, стоявшем перед ним, завелись черви! Сам Попокатепетль был потрясен, – это каждый мог видеть, – и скоро, верно, положит конец всему миру. Все приметы предвещали светопреставление; трехлетний ребенок, принесенный в жертву, перед смертью лепетал пророчества на никому не понятном языке; в животе другой жертвы найден был камень, весь в зигзагах, напоминавший молнию; пролетавший с востока кондор уронил падаль на теокаллицу Вицлипуцли… Каких же еще ожидать знамений?.. Судьбы Мексики неизвестны, но эти чужеземные обманщики, похитившие с неба гром, лживые до мозга костей, – одна окраска кожи их чего стоит, – должны умереть, хотя бы умерщвление каждого бледнолицего стоило жизни тысяче мексиканцев!
Восстание произошло на рассвете; независимо от всех других сил, нужно было заручиться таким союзником, как само солнце; перед восходом солнца весь город и превратился как бы в мешок, наполненный жужжащими навозными жуками, так горячо перешептывались жители; а днем, когда солнце стояло в зените, к нему уже вздымался с земли огромный столб пыли и криков, а ширина основания этого столба равнялась ширине всего города. Все мужское его население разом атаковало дворец, где забаррикадировались немногочисленные белые; дождь камней, обсидиановые стрелы, закаленные на огне пики и копья, голые руки, зубы – все было пущено в ход; мексиканцы тысячами валились под истребительным огнем пушек и под ударами неутомимых толедских клинков, целые горы трупов вырастали вокруг дворца, но на место убитых являлись новые тысячи и шли на приступ под неумолчные крики, рев и вой тысячи глоток; штурмовали дворец, начиная с восхода солнца и весь день без перерыва, в расчете запугать врагов, и – запугали.
Положение окруженного испанского войска, численностью всего в 1200 человек, включая солдат Нарваэса, с прибавкой 6000 тласкальцев и 80 лошадей, становилось поистине отчаянным; вся страна возмутилась против них; казалось, самая земля разверзалась всюду и черными волнами выбрасывала из недр своих мексиканцев, целые полчища дикарей, презирающих смерть, одетых словно дьяволы в звериные шкуры и перья. Они с воем и ревом налетали на дворец под звуки оглушительной дьявольской музыки, каких-то оглушительных барабанов, пронзительно визжавших свистулек и зазубренных рогов антилопы, по которым скребли створками раковин, – получалась прямо адская какофония!
Кровь текла в тот день по улицам города ручьями. Горючие стрелы залетали во дворец и поджигали деревянные стропила. Много испанцев было убито, но и они истребили множество мексиканцев. Вой и адская музыка истерзали им нервы, вызвали упадок духа; солдаты Нарваэса начинали уже поговаривать о том, с какой стати им умирать ради обогащения Кортеса? Это вносило расстройство в ряды самих испанцев.
Когда положение стало невыносимым, Кортес с другими храбрецами – Альварадо, Сандовалем, Олидом, для которых война была искусством, сделали вылазку и взяли приступом храм Вицлипуцли – подвиг, казалось бы, совершенно немыслимый: все 114 террас пирамиды были снизу доверху черным-черны от мексиканских воинов, которые сбрасывали на головы штурмующих горящие бревна, но испанцы все-таки взяли храм после трех часов акробатических упражнений и резни, подожгли верхние башни, и тогда – показался сам Вицлипуцли!..
