Александр Григоренко - Мэбэт
— О чем поешь? — спрашивали его, бывало. — Нам бы хоть спел.
— Вон сойка летит. — Езанга тыкал пальцем в небо. — Сейчас про нее пою.
Уже тогда говорили добрые люди — дурной он человек, никудышный, наплачется с ним семья. (Это оказалось неправдой: Езанга был добрый охотник и со стадом обращаться умел.)
Посмеялся тот парень, а сам мысль затаил.
— Так женись, — говорит, — коль нравится.
— А отдадут ли? — спросил Езанга. — Я ведь человек бедный.
— Нет, не отдадут, — сказал парень, — точно не отдадут. То Яптиков девушка, я ее отца знаю. У него оленей больше, чем у тебя волос на голове. Видишь, какая она красивая? Отец большой калым за нее потребует. Нет, не отдадут ее тебе.
— Зачем тогда говоришь «женись»? — обиделся нелепый человек. — Смеешься, что ли?
— Не смеюсь. Я тебе дело скажу: ты ее укради, а потом, через год, приезжай к ее отцу мириться. Так многие делают.
— Никогда я девушек не крал.
— Хочешь, помогу тебе?
— Помоги, — униженно попросил Езанга. — Уж больно хочется мне красивую жену. Я бы ее любил и не обижал никогда. А бить буду раз в год, а то и реже… Помоги, а?
Тот парень сговорился с приятелями своими устроить над Езангой шутку — и устроили. Сказали, что подведут к чуму, где невеста его ждет, а сами рядом будут, с нартами, чтоб было на чем покражу везти. Однако задумали они другое: вооружившись палками, в соседнем чуме притаиться и, когда нелепый человек пойдет воровать невесту, ворваться и похитителя побить.
Только Езанга этих парней перешутил — такая, видно, судьба у него была.
Выскочил он из засады, залез в чум — да не в тот. Там сестра той девушки сеть плела из крапивного волокна — уже много сплела, по всему чуму развесила сети. Езанга, не разглядев, кто перед ним, набросился на девушку, а та завизжала и сетью загородилась. Пока похититель от страха руками махал, запутался так, что ни рукой, ни ногой не мог пошевелить.
Парни же в соседнем чуме с палками караулят, похихикивают, а нет никого. Слышат — визг, крик: та девушка на помощь зовет. Побежали они на зов, увидели, что творится в чуме, и начали людей созывать. Много народа прибежало. Последним явился отец семейства.
— Ты чего здесь делаешь? — спросил он.
— Дочку вашу хотел украсть, чтобы жениться, — простодушно ответил запутавшийся Езанга. — Только не эту — другую.
Люди давай смеяться, и пока смеялись они над бедным вором, девушка, которая сети плела, заплакала.
Уродилась она не в сестру, не в отца, не в мать, а неизвестно в кого — такая же, как Езанга, широкоскулая, кривоногая да и спиной чуть кривовата. Потому ни одежды красивой, ни ласки ей не доставалось. Как услышала она, что смеются над человеком, который хотел украсть ее красивую сестру, а попал на нее, некрасивую, — оттого и заплакала. А когда насмеялись люди вдоволь, старший из Яптиков говорит:
— Полагается тебя отлупить как следует. Но я тебя бить не стану — дочку свою за тебя отдам. На которую напал — ту и бери. Очень уж вы друг другу подходите. Калым дашь какой сможешь.
Люди — опять смеяться, девушка — плакать…
— Видно, судьба моя такая, — сказал Езанга. — Помогите мне лучше выпутаться.
После этих слов девушка вдруг остановила слезы и принялась освобождать из сетей непутевого гостя. С той поры и получил он свое прозвище — Запутавшийся В Силках.
Девушку Езанга привел в свое становище и получил от отца хореем по хребту за то, что без его спроса женился. На другой день отец, ругаясь, выбрал пять оленей и отогнал в становище Яптиков. Через год он умер, и остался Езанга со старухой матерью да молодой некрасивой женой. Она ему детей рожала, он ее не обижал и бил только раз в год, а то и реже.
Мэбэт, когда узнал историю женитьбы Езанги, тоже смеялся.
Лет через десять после своей удивительной свадьбы нелепый человек появился в его становище.
— Здравствуй, Мэбэт! — крикнул Езанга, расплывшись в улыбке, будто встретил старого доброго приятеля. — Хорошее у тебя становище, ой хорошее, и ровдуги на чумах новые, и жена красавица, и детки хорошие…
Потом понял Мэбэт: такая привычка была у нелепого человека — хвалить все, что попадалось на глаза. Как раз и жена, и две маленькие дочери оказались рядом — третья, совсем младенец, была в чуме, в люльке спала. Прибежали бы собаки — им тоже досталось бы доброе слово от Езанги.
— Здравствуй и ты, — ответил Мэбэт. Вид незваного гостя забавлял его. — Зачем пришел?
— У… по важному делу пришел, шибко важному.
Езанга нагнулся и начал суетливо развязывать ремни на лыжах. Кончив дело, подошел к хозяину становища приплясывающей своей походкой — подошел так близко, что Мэбэт шагнул назад.
— Дело хорошее, важное, тебе говорю. Две дочки у меня осталось, и сынок один подрастает, пятая зима пошла. Дочек скоро замуж выдавать, да уже сейчас слышал, люди говорят, что от жены кривобокой и дочки кривобокие — кто их возьмет. А они не кривобокие вовсе, чем болтать зря, сами пришли бы да посмотрели, что шибко хорошие дочки у меня. Одна уж больно красиво поет, а другая…
— Зачем пришел? — повторил Мэбэт, предчувствуя, что сейчас гость увязнет в пустой болтовне.
Езанга смутился немного и продолжил уже не так смело:
— Так вот, чего пришел… Человек я бедный, оленей мало — так мало, что в прошлую зиму едва по людям не пошли. Однако боги не попускают зла — выживаем потихоньку. Вот я и думаю: придет время сынка женить — чем калым платить буду? Думал я, думал и про тебя вспомнил! У тебя, сказывают, три дочки есть. Вот этой, — он указал на ту, которая потверже на ногах держалась, — который год?
— Тебе зачем? — спросил Мэбэт, догадываясь, к чему клонит Езанга, и не веря своей догадке.
— Как зачем? Сынка моего хочу за твою дочку посватать. По колыбельному, значит, сговору. Иначе, ты уж прости, не могу.
К обычаю колыбельного сговора прибегали бедные, малооленные люди, которым не под силу выплатить весь калым сразу. Женили детей лет трех или пяти, а то и вовсе младенцев, и до совершеннолетия — когда девушка сможет рожать — отец жениха обязывался частями выплатить весь калым отцу невесты. Бывало, что и не самые бедные люди шли на колыбельный сговор. Чаще всего это случалось во времена несчастливые, когда проходил по тайге мор, прорежая стада и чумы, или когда нападали чужие племена и уводили женщин. Тогда женщины становились дороги и отцы, не стесняясь, запрашивали калыма по сотне оленей и более. И еще шкур, железа, одежды, котлов медных…
Мэбэт расхохотался так громко, что дети испугались и замерли.
— Жена, — позвал он сквозь смех, — иди сюда. Твою дочку сватать пришли. Выйди на родственника посмотреть…
