Евгений Санин - Завещание бессмертного
В харчевне, опрокинув в широко разинутый рот парочку кубков дешевого вина, управляющий уже почти по–дружески втолковывал Эвбулиду с Ладом:
— От меня не убежишь!.. Разве что только в Аид… Благодарите судьбу, что вас поймал я, а не Эвдем или Протасий… Иначе ходить бы вам с клеймом на лбу или вообще…
Воспоминание о евнухе стерло с лица Филагра благодушное выражение. Перед тем как выпить очередной кубок, он злобно пообещал:
— Но я тоже для острастки накажу вас! Я прикажу… — Он не договорил, снова приложившись к кубку.
— Да это же бездонный пифос, а не человек! — удивленно заметил Лад. Наблюдая за Филагром, он вдруг заговорщицки подмигнул Эвбулиду и обратился к управляющему таким покорным голосом, какого грек никогда не слышал от сколота: — Господин… Прикажи бить нас плетьми у столба, вели послать снова на поля, но только не отправляй нас на кузницу!
— Что? — не понял Филагр.
— На кузницу! — умоляюще повторил Лад. — В ней такая духота, что мои легкие, привыкшие к северному воздуху, не выдержат там и недели! И эллин тоже слаб,
кузница сразу убьет его…
Сколот толкнул ногой под столом Эвбулида. Тот, сообразив, наконец, куда клонит Лад, торопливо поддакнул:
— О, господин, не посылай! Уж лучше снова в эргастул, на одну воду. Умоляю, сжалься над нами!
Лад, заметив, как начало отмякать лицо Филагра, сделал другу предостерегающий жест, чтоб тот не перестарался.
Но было уже поздно.
Управляющего растрогали слова рабов, давших ему денег на сегодняшнюю выпивку.
Он допил вино. Вконец подобрев, согласно кивнул и сказал совсем не то, на что надеялись рабы, ожидавшие, что их пошлют в наказание туда, где легко можно будет сбить с себя оковы и бежать:
— Хорошо, Скиф, я не отправлю тебя на кузницу, хотя там давно пора заменить старого лентяя Сосия. И Афинея не отправлю, раз уж ты просишь за него. Ты — самый преданный и сильный раб в имении, за это я уважаю тебя и, так уж и быть, накажу вас только неделей эргастула на одной воде!
2. На «одной воде»
Проснувшись на следующее утро, Эвбулид со вздохом оглядел знакомые стены эргастула и, увидев пьющего из кувшина Лада, тоном бывалого человека предупредил:
— Пей понемногу и только когда уже совсем невмочь.
Сколот удивленно взглянул на грека. Тот объяснил, кивнув на дверь эргастула:
— Неизвестно, когда нам принесут новую, да и принесут ли вообще…
Повинуясь, Лад неохотно поставил кувшин на пол. Эвбулид, чувствуя себя хозяином в этом полутемном, тесном помещении, принялся поучать его:
— Больше лежи, чтобы сохранить силы, и старайся думать о чем угодно, только не о еде.
Сколот удивленно взглянул на друга. Не возражая, лег к стене и закрыл глаза.
Воодушевленный Эвбулид тем временем продолжал, припоминав слова покойного Сарда:
—А если Филагр прикажет нас бить, то кричи громче — с криком вся боль выходит.
—Да ну? — деланно усмехнулся сколот.
— Точно, — подтвердил Эвбулид. — А главное, не сжимайся. Когда напрягаешься — кожа может лопнуть.
— Ну?
— Вот тебе и ну! Привыкай — это целая наука… Сначала тебе будут мерещиться всякие вкусные запахи, а потом ничего, привыкнешь!
— Не привыкну! — неожиданно вскочил Лад и шумно вздохнул: — Как только глаза закрою, вижу хлеб, вино, мясо, которое поджаривают на костре…
— Думай о побеге! — посоветовал Эвбулид, глотая слюну.
— Вот я и думаю, — охотно ответил сколот. — Филагра мы все равно с тобой перехитрим, не сейчас, так когда он совсем отупеет от вина. Разобьем эти проклятые пято, убежим подальше от имения, уведем в горы из какого–нибудь стада овцу или быка…
— Зачем?
— Как зачем? Завалим его, разведем костер и начнем поджаривать на огне самые вкусные и жирные куски. Сало будет капать с них в костер и шкворчать, как стаи воробьев по весне, а мясо наливаться цветом, с которым ничто не может сравниться в природе: более румяным, нежным, как вспаханная земля, вкусным, как…
— Лад! — не в силах больше терпеть таких слов, вскричал Эвбулид. — Прекрати, говори о чем угодно, только не о еде, да еще так красочно… Я никогда не видел тебя таким красноречивым, разве что только в разговоре с Домицией…
— Я всегда красноречив, когда голоден, — проворчал, не принимая иронии друга, сколот.
— Тогда, если бы ты родился в Элладе и голодал хотя бы через день, наверняка мир бы узнал еще одного знаменитого поэта! — усмехнулся Эвбулид.
— Кого? — не понял его Лад.
— Ну, человека, который сочиняет аэды, энкомии, дифирамбы, одним словом — стихи! — пояснил грек.
—А что это такое — сти–хи?
—Как бы тебе объяснить… — задумался Эвбулид и, не найдя подходящих слов, предложил: — Лучше, послушай:
Сладкое яблоко ярко алеет на ветке высокой,
Очень высоко на ветке, забыли сорвать его люди,
Нет, не забыли сорвать, а достать не сумели…
—Вот чудаки! Взяли бы камень, да сбили! — возмутился Лад. — А то, вишь — достать не сумели… Знать, в эргастуле не сидели ни разу!
—Это же стихи, Лад! — упрекнул грек. — Сама Сапфо!
—Ну и что? Вот если бы она принесла нам это сладкое яблоко, то я бы похвалил ее за такие сти–хи!
—Да… — покачал головой Эвбулид. — До лирики ты явно еще не дорос. Слушай тогда из комедии Аристофана, это попроще:
Кутить не хорошо: как лишнего хлебнешь,
В чужую лезешь дверь, кого–нибудь прибьешь,
Потом платись за все с похмелья кошельком.
Лад длинно зевнул:
— Твои стихи говорят о том, что и так мне известно. Что я — сам в чужую дверь после доброго вина не лез или не прибивал кого–нибудь после пира? Нет, мне больше нравится слушать о ваших богах. Только о тех, которых у нас нет!
Эвбулид обрадовался.
—О чем бы мне тебе рассказать? О Зевсе, который метает молнии? Это самый главный бог на Олимпе!
—У нас есть такой бог — Перун! — возразил Лад.
—Тогда, может, о боге веселия Дионисе?
—И такой бог у нас есть, мы зовем его Ладо, он еще правит любовью и согласием.
—О Деметре я тебе уже рассказывал. А о Гелиосе?
—А это кто? — живо заинтересовался Лад.
—Бог солнца!
— И этого мы чтим, это — Даждьбог…
— Да у нас действительно одинаковые боги! Только зовем мы их по–разному, — озадачился Эвбулид и вдруг воскликнул: — Погоди! А сын у вашего Даждьбога есть?
— Нет…
— Тогда слушай! Был у солнца Гелиоса сын. Звали его Фаэтон. Надсмеялся однажды над ним один из его друзей. «Не верю я, что ты сын лучезарного Гелиоса, — сказал он. — Ты— сын простого смертного!»
