Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
Теперь, кончив сие печальное повествование, обращаюсь я к другим предметам.
Не успели мы схоронить сего любезного моего соседа, как на третий день после того, а именно 5–го числа марта встревожен был весь дух мой получением из Петербурга письмом от г. Нартова, секретаря Экономического общества.
Сей незнакомый мне совсем, но заочно меня полюбивший человек уведомлял меня, что он имел случай рекомендовать меня князю Сергию Васильевичу Гагарину, сенатору и кавалеру и нашего Общества члену, который, также полюбив меня заочно, по одним моим сочинениям, хотел со мною познакомиться и просил его, чтоб он меня с ним познакомил, обещая, что если со мной познакомится и я соглашусь помогать ему смотрением моим над порученными ему от государыни ее волостьми, то он выходит мне от монархини чин и достаточное жалованье.
Г. Нартов, из любви своей ко мне, убеждал меня при том в письме своем всеми образами и просил, чтоб я уведомил его, какие имею я о том мысли.
Признаюсь, что письмо сие произвело во всей душе моей наивеличайшую тревогу, и день сей был весьма достопамятный в моей жизни.
Предлагался мне чин и жалованье, а при том еще рекомендация тогдашней императрице нашей, следовательно, честь, знаменитость и богатство, до того нимало меня не прельщавшие; но требовалось, чтоб я переменил свое состояние, покинул свой дом и спокойную, свободную, драгоценную деревенскую жизнь, какою тогда, по благости Господней, наслаждался, и, лишась вольности, отдал себя в неволю, запутал себя в труды и должности и пошел опять в пространное житейское море, оставив свое любезное уединение. Цена поистине великая и требующая по всей справедливости великого рассмотрения!
Я не знал тогда, что делать, и находился в великом замешательстве и расстройке мыслей. С одной стороны, льстил меня чин, знать и жалованье, но с другой, устрашали хлопоты, неволье и жаленье о тогдашнем драгоценном для меня состоянии.
Я колебался мыслями и не знал, что делать, что предпринять и к чему приступить; наконец, родилась во мне мысль, что приходит сие не случайно и не само собою, поелику я о сем не имел даже никогда и малейшего помышления, а не только сего искал и домогался; а потому догадывался и не сомневался в том, что тут есть действие промысла и содействие того, кому давно поручена жизнь моя в полное владение и распоряжение, т.е. милостивого и всещедрого моего Бога, небесного отца и покровителя, оказавшего мне в жизнь мою бесчисленные опыты своего обо мне попечения и старания.
Вспомнив сие, успокоился я духом, и сердце мое наполнилось чувствиями живейшей благодарности к нему, а посему и передавал я дело сие на его святую волю и просил только, чтоб он мне сказал, куда мне иттить и что делать.
Но не одним сим сей день для меня достопамятен. Произошло в оный и другое, также примечания достойное, происшествие. В самую почти ту же минуту получил я известие, что приехал в Якшино г. Щербинин и хотел со мною видеться.
Таким образом ездил я в сей день к нему и имел случай спознакомиться с сим знатным человеком, бывшим тогда губернатором в Харькове, и имел счастие ему очень полюбиться. До сего времени он знал меня по одному только слуху и имени, а теперь узнал лично, и могу сказать, что я обращением его со мною и ласкою был чрезвычайно доволен и льстился надеждою, что он мне когда–нибудь при случае сгодится.
Как я не знал в точности обстоятельств и того, под какими волостями князю Гагарину поручено смотреть и где сии лежат волости, а надлежало в непродолжительном времени что–нибудь писать в Петербург к г. Нартову {См. примечание 2 после текста.}, то положил я в последующий день съездить к другу моему г. Полонскому и с ним о том посоветовать и слышать о том его мнение.
Сей приятель мой не успел прочесть письма, как пришел в восторг с радости, что со мною сие совершается. Его первое слово было то, что он сам молебен отпоет, если сие сделается, и говорил мне, чтоб я отнюдь сего случая не выпускал из рук; что счастие само меня ищет; что у князя Гагарина не имеется никаких иных волостей, кроме Богородицкой и Бобриковской, лежащих неподалеку за Тулою; что управительское в сей волости место лучше всякого воеводства и чрезвычайно выгодно.
Одним словом, он насказал мне столько выгод, что если б я не философские имел мысли, так бы имел причину почитать себя чрезвычайно счастливым. Но я только усматривал из того час от часу больше начинающуюся ко мне особливую божескую милость и благодарил сего великого моего благодетеля.
Все сие побуждало меня час от часу охотнее приступить к предлагаемому, и как в самое то время и равно как нарочно случился у меня и человек из Кашина, отправляющийся в Москву, то не стал я долее медлить и написал письмо к Нартову в ответ. Сие письмо удалось Мне написать, не знаю как сказать, ни то хорошо, ни то худо. Я писал его почти не своею головою и так, как люди не пишут.
Сперва благодарил я Нартова за его к себе одолжение, потом сделал приветствие князю, которые оба пункта удались мне как лучше желать не можно. Последующие за сим строки были особого, весьма важного и такого содержания, которые, как думал я, будут Нартовым не ожидаемы. В них, открывая ему свои мысли, писал я прямо как практическому философу надобно. Я изображал ему в коротких словах всю драгоценность тогдашнего своего образа жизни, изъяснял, сколь трудно мне расстаться с оною, и, наконец, заключил тем, что я предлагаемую должность не инако соглашусь принять, как только в таком случае, если сия волость недалеко лежит от моей деревни, если я не принужден буду совсем бросить свой дом и если мне дастся хорошее жалованье, и сие для того, чтоб я тем меньше мог помышлять о неправедных прибытках; ибо сей пункт был для меня страшен. В противном случае, что охотнее хочу я остаться в прежнем своем незнакомом угле, чине и достатке.
К сему письму приложил я случившиеся тогда и равно как нарочно к тому переписанные сочинения: одно о садах, а другое о некоторых деревенских лекарствах; также одну безделушку, относящуюся до натуральных редкостей, которую случилось мне нечаянно найти минувшим летом в вершине подле своего дома; ибо сего хотелось г. Нартову, как охотнику до таких вещей и собиравшему у себя кабинет натуральный.
Сие письмо отправив я в Москву с кашинским человеком, стал дожидаться, что оно произведет и что воспоследует далее. Потом ездил я вторично к г. Щербинину и свел с ним более дружбу. Он меня так полюбил, что насилу отпустил, продержав меня у себя до самого вечера.
При таких многих и сряду друг за другом в короткое время случившихся происшествиях, не мог я тогдашнему периоду времени довольно надивиться и почитал оный в особливости примечания достойным.
