Крис Хамфрис - Узы крови
— Так я видел Буку!
Фон Золинген был кошмарным образом из детства каждого из них, стимулом к хорошему поведению.
— Ну что ж, я рад, что видел, как он уплыл. — Юноша наклонился к Фуггеру, и его лицо раскраснелось от возбуждения. — Они все уехали, Фуггер. Все до одного, включая и то немецкое чудовище. Понимаешь, что это значит?
Фуггер только покачал головой.
— Это значит, что они не отправили известие в Рим. Твой побег не будет наказан. Видно, Джанни полностью поглощен своим великим делом. Это значит, что до их возвращения Мария останется жива. Следовательно, у нас есть время вызволить ее из тюрьмы.
И Эрик улыбнулся. Эта мысль посетила его в доках. Именно потому он допустил, чтобы корабль уплыл без нее. Отсрочка сражения может означать куда более славную победу.
Имя дочери буквально оживило Фуггера. Он с трудом поднялся на ноги.
— Прежде всего Жан должен узнать об этом. О том, зло, в борьбе с которым он чуть не погиб, снова вернулся на землю. Бедняга Жан! Он хочет только одного — отдыха, который вполне заслужил. Однако опасаюсь, что его надлежит вновь проснуться и действовать.
Когда его молодой спутник помог Фуггеру сесть на лошадь и сам устроился позади него, он произнес всего од слово:
— Монтальчино.
Глава 7. КРУШЕНИЕ ВСЕХ НАДЕЖД
Они вышли из леса сразу после рассвета. Хотя весенняя листва распустилась еще не полностью, деревья все же скрыли приближение двух путников. После ночи, проведенной в канаве, тело Жана одеревенело, и каждый шаг отдавался болью, какой бы мягкой ни была почва под ногами.
Дорога вывела на небольшую поляну, окруженную деревьями, преимущественно каштанами. Вся земля здесь была покрыта прошлогодней травой, когда-то похожей на зеленый мех, а теперь бурой и потрескавшейся.
Анна остановилась, огляделась и улыбнулась отцу:
— Когда-то ты здесь попал в ловушку. Мы бросали в тебя каштаны, пока ты не сдался. Помнишь?
Жан повернулся, воткнул палку в землю, тяжко оперся на нее.
— Не помню. Кто же были эти «мы»?
— Все мы. — Анна взяла оплетенную веревкой бутыль, висевшую у нее на шее, откупорила и передала отцу, чтобы тот напился. Утренний воздух был холодным, но с лица его стекал пот. — Эрик, Мария… Джоджо.
Девушка назвала Джанни его детским прозвищем, но это никак не повлияло на отца. Глаза его по-прежнему оставались грустными. Она быстро продолжила:
— Ты заставил нас собрать все наше «оружие», и мама сделала из каштанов отличный пирог. Помнишь?
— Твоя мать, бывало, пекла чудесные пироги.
Жан снова повернулся в сторону дороги. Он ничего этого не помнил да и не хотел вспоминать. Казалось невозможным отделить хорошие воспоминания от плохих.
— Отдохнем здесь немного, отец. Я устала.
И на этот раз Жан даже не посмотрел на дочь, не улыбнулся ее маленькой лжи, вызванной заботой о нем.
— Нет. — Отпив, Жан вернул ей бутыль. — Продолжим путь. Я хочу вернуться в Монтальчино к полуночи.
К полуночи! Когда они вышли, было уже поздно. Им понадобилось идти день и две ночи, чтобы добраться сюда. А Жан хотел уже днем отправиться обратно!
«Он все еще считает расстояния как наемный солдат, форсированными переходами», — подумала Анна, глядя, как Жан Ромбо хромает по дороге.
Теперь он шел быстрее, подгоняемый близостью цели, и она догнала его только на краю леса, под буком, который когда-то служил ей троном. Отец стоял, прислонившись плечом к стволу и прижавшись к нему головой. Анна знала, что отец близорук, что здание, на которое он смотрел, виделось ему лишь размытым пятном.
— «Комета», — проговорил он, и надежда, прозвучавшая в его голосе, заставила ее горло сжаться.
«Пусть все будет так, как он хочет, — молилась она. — Пусть он получит свою награду».
Обычно она не взывала к святым. Она знала об этом слишком мало, несмотря на все старания брата спасти ее душу. Но Мать и Ее страдающий Сын были близки сердцу Анны.
Они выбрались из леса и осторожно вошли в виноградник. Было еще не очень светло, но света хватило, чтобы Жан понял, что случилось.
— Посмотри на розы, Анна. Они не подрезали их. Они не увидели, что цветы болеют. — Он потянул один цветок, уколол палец шипом и слизнул капельку крови. — И посмотри на лозы. С тех пор как мы ушли, их не подрезали. А сорняки! — Жан с размаху ударил по ним своей палкой. Девушка видела, что отец не на шутку разволновался. — Когда мы вернемся, нас ждет много работы. Пойдем, посмотрим, что они сделали с гостиницей. Если она в таком же запущенном состоянии, как поля, тогда там никого нет. И мы можем сразу устроиться там.
Они уже прошли половину расстояния и находились шагах в пятидесяти от здания, когда распахнулись боковые ворота. Отец и дочь застыли на месте, у них даже не было времени упасть на землю и прижаться к ней. Появился человек, повернулся к стене и стал мочиться. Он пел. На нем была странная одежда. И хотя Жан плохо видел, ему не требовалось хорошее зрение для того, чтобы понять, кто этот человек. Мотив песни был знакомым, но слова немного изменились с тех пор, как Жан услышал эту песню впервые.
Деревенская простушка,
Городская потаскушка,
Бедна ты иль богата,
А хочешь ты сол-да-та!
Дворняга залаяла, словно подпевая, и выскочила из ворот, насколько ей позволила цепь. Она продолжала брехать на зрителей, пока солдат не брызнул ей на голову. Тогда псина взвизгнула и скрылась в воротах. За нею следом, смеясь и позевывая, шел солдат. На ходу он завязывал свои штаны.
Анна повернулась к Жану — он опустил глаза.
— Мы видели достаточно, — тусклым, безжизненным голосом проговорил он. — Давай вернемся в город.
— Отец, мы не знаем, сколько их там. Может быть, там только он один.
— Наемники никогда не ходят по одному.
— Ты же ходил в одиночку. — Анна взяла отца за руку и почувствовала, как она дрожит. — Отец, отдохни у пролома в стене, вон у той сосны. Я подойду поближе и посмотрю.
— Ты никуда не пойдешь. — Голос его задребезжал. — Я запрещаю! Это опасные люди.
— Мы вообще живем в опасное время. — Дочь стиснула его пальцы. — Подожди меня там, отец. Я скоро.
И она ушла, быстро обогнув угол стены. Жан шагнул было за ней, ругнувшись. Но ноги его, казалось, отказывались идти, он с трудом протащился короткое расстояние до пролома. Опустившись на землю, Жан с удивлением подумал о том, почему ему не приходило в голову вообще снести эту стену. Он сидел, согнувшись, его сердце стучало так громко, что казалось, эхо отлетает от крошащихся кирпичей. Неуловимо витало поблизости какое-то воспоминание, вызванное смолистым ароматом свисающих над ним сосновых веток. На краткий миг свет раннего утра погас, взошла луна, и теперь Жан видел перед собой нагое тело Бекк, озаренное серебряными лучами. И тогда, и сейчас он понимал, что никогда в своей жизни не видел ничего более прекрасного. Здесь они впервые занимались любовью. А потом, когда он исполнил клятву, данную Анне Болейн, и они вернулись сюда, чтобы поселиться в этих краях, и когда его тело оправилось от пыток, которые ему пришлось выдержать, они снова занимались тут любовью, и делали это часто. Вот почему он никогда не думал сносить эту стену или возводить новую, вот почему он никогда и ничего здесь не менял. Их любовь зародилась возле этой стены, она родилась из сосновых игл и кирпичной пыли. И, как итог слияния их тел, здесь были зачаты их дети.
