Владимир Топилин - Дочь седых белогорий
Так и в этом случае. Уже через секунду охотник знал, что надо делать. Он остановил Ченку. Девушка, не зная что предпринять, без раздумий повиновалась голосу отца. Взяв в руки топор, она уже сделала несколько шагов по направлению к колке, чтобы найти дерево. Однако голос Загбоя вернул её назад.
– Доська, не хоти. Телай так. На моём учаге, в потке лежит маут. Возьми его, отвяжи от каравана трёх передовых оленей, гони сюда. Понятно ли я сказал?
– Понятно! – радостно ответила Ченка и поторопилась выполнить волю отца.
Теперь ожидание было непродолжительным. Загбой успел только свернуть шкуру медведя и отчленить от туши зверя заднюю ногу. Где-то в стороне послышался звонкий голосок:
– Мод! Мод!!!
Размеренная поступь оленьих копыт. Через минуту в дыру упал прочный конец кожаной верёвки. За ним показалось довольное лицо Ченки. Охотник прочно увязал к мауту тяжёлую шкуру амикана, приказал:
– Первый раз нато тащить шубу зверя, потом путем смотреть. Гони учагов!
Девушка скрылась за краем проруби. Издалека долетел погонный голос. Верёвка натянулась. Шкура быстро поднялась, поехала и вылетела наверх.
– Вот как! Карашо, отнако! – весело воскликнул Загбой и посмотрел на Дмитрия. – Теперь ты!
Русский подошёл к эвенку. Тот обвязал его вокруг пояса верёвкой и скомандовал наверх:
– Мало-мало, не тарапись!
Ченка кивнула головой, исчезла за краем лаза. Теперь маут натягивался медленно, видимо, девушка не гнала оленей, а вела их в поводу. Дмитрий медленно поехал вверх, ухватился здоровой рукой за край и перевалился на поверхность ледника.
Каково же было удивление, когда девушка увидела его близко. Весь в крови, с перекошенным от боли лицом, сгорбившийся, он имел жалкий вид. От надменного вида не осталось и следа. По всей вероятности, за несколько часов пребывания в ледяном плену, чудом избежав смерти, он кое-что понял и, возможно, переменил свои взгляды по отношению к людям тайги. Или, может быть, это только казалось со стороны? Однако в этот раз его поведение было иным.
Дмитрий встал на ноги, подошёл к Ченке и, не говоря никаких слов, посмотрел ей в глаза. Она смутилась, попыталась увернуться, уйти, усиленно дышала на свои озябшие ладошки и наклоняла голову. Он бережно взял её руки в свои ладони, медленно притянул к своему лицу и, согревая, стал дышать на них. Ченка едва не задохнулась от избытка нахлынувших чувств. Всё её существо вдруг наполнилось нежностью. Она была готова заплакать, и сдержать себя от этого ей стоило огромных усилий. Ченка просто стояла, и не могла сделать хоть какое-то движение, её сердце разрывало непонятное состояние, о котором она раньше не знала.
Неизвестно, сколько могло продолжаться это безмолвное объяснение, если бы возмущённый Загбой не дал знать о себе требовательным окриком. Теперь уже работали вместе. Ченка подогнала оленей назад. Дмитрий бросил в яму верёвку. Вытащили заднюю ногу медведя, мясо разделанного Учхора. Загбой вылез последним.
Охотник быстро вскочил на ноги, отряхнул с дошки снег и сурово, с тревогой осмотрелся вокруг.
– Эко! Витно, совсем Харги разозлился! А с ним и Эскери, и Мусонин! Грозная троица. Хотят нас тут загубить, – глухо проговорил он и стал нервно сматывать маут на руку.
Этим высказыванием он выразил беспокойство. Все три упомянутых имени: Харги – злой дух, Мусонин – дух гор и Эскери – бог, злой дух, повелитель смерти в предубеждениях таёжного народа всегда несли людям только горе и несчастье. А в сочетании с произошедшими событиями грядущая буря не сулила путникам ничего хорошего.
Они уже хотели покинуть неприветливое место, как вдруг Загбой, как будто что-то вспомнив, остановился, вернулся к краю дыры, посмотрел вниз, взволнованно приподнял руку.
– Снимайте с себя одежду! – отрывисто сказал он и сам быстро разделся, сорвал с себя дошку, шапку и бросил их вниз.
Ченка и Дмитрий недоуменно переглянулись, но, не говоря ни слова, последовали примеру. Эвенк взял в охапку их одежду и тоже, не раздумывая, бросил её в дыру. Затем, размотав маут, натянул его и нырнул обратно в ледник.
Дмирий и Ченка из любопытства осторожно подползли к краю лаза и с удивлением увидели такую картину. Загбой бережно накрывал одеждой туши мёртвых животных. Кряжистое тело медведя он прикрыл своей дошкой, на голову надел и завязал свою лохматую шапку из росомахи. Суконной курткой Дмитрия облачил останки Учхора. А забитую медведем оленуху прикрыл лёгкой паркой Ченки. При этом он что-то тихо бормотал и не переставал растягивать тонкие губы в улыбке.
– Ты что, Загбой, с кедра упал? – в негодовании воскликнул русский. – Давай одежду назад, холодно!
Однако тот не обращал на реплики никакого внимания. Завершив свой короткий, но, по всей вероятности, очень значимый обряд священнодействия, он наконец-то дал команду, чтобы его вытащили наверх. Только очутившись рядом с ними, эвенк удовлетворённо вздохнул и достаточно понятно объяснил:
– Эко! Смотри вниз! Витишь? Это мы там лежим! Ты, я и Ченка! Притёт Харги, увитит, что мы мёртвые, обратуется и не станет нас тогонять.
Дмитрий с недоверием посмотрел вниз. Действительно, прикрытые туши мертвых животных в какой-то мере напоминали людей. «Эх, Загбой! Древняя твоя душа! Ну и придумал! Неужели не можешь понять?..» – подумал он, но промолчал. Пусть будет так, как делает этот дикарь. Лишь бы он провёл его туда, куда он хочет. Лишь бы был целым его груз. Лишь бы он, Дмитрий, был жив!
Два капкана злого духа
Второй день караван стоит на одном месте. На берегу небольшого, по-весеннему разговорчивого ручья треугольным пиком высится остроконечный чум. Большая, покрытая свежей зеленью поляна заполонена духом присутствия людей. У кромки леса на невысоких лабазах чернеют комковатые потки с товаром и продуктами. На длинных горизонтальных шестах развешаны оленьи сёдла, кожаные мауты, потки, лосиновые потники, спальники и прочая хозяйственная утварь. Отдельно в стороне, на деревянной раме растянута большая медвежья шкура. У воды, на вбитых в землю кольях висит чистая, протёртая речным песком и травой посуда. В центре поляны, неподалёку от чума едва теплится костёр. Над ним, в чёрном овальном казане, распространяя далеко вокруг аппетитный запах мяса, парится медвежатина. Под соседними деревьями растянулись на солнышке сонные собаки. Их свобода временно ограничена короткими поводками.
Между чумом и костром, под корявым кедром, на спальнике, лежит Дмитрий. Глаза прикрыты, на лице равнодушие и невозмутимое хладнокровие. Однако это лишь видимая маска. На самом деле он внимательно наблюдает за Ченкой, которая занимается своими обыденными делами. Конечно же, девушка чувствует на себе внимание русского, иногда пытается перехватить его взоры. Старается быть спокойной, независимой, увлечённой работой, но потом вдруг резко поворачивается к Дмитрию, смотрит ему в глаза. Он же, притворяясь спящим, быстро закрывает веки, но это ему плохо удаётся. Ченка хитро улыбается, кокетливо грозит пальчиком, отворачивается на некоторое время. Чувствуется, что игра ей нравится, а движения девушки сегодня грациозные, походят на плывущую лебёдушку.
