Александр Дюма - Граф Монте-Кристо
– Знаю, сударь, – ответил Вильфор. – Потерпите. Потерпите еще один день; я помню свое обещание.
Эти слова, видимо, успокоили Нуартье, и он отвел взгляд.
Вильфор порывисто расстегнул душивший его ворот, провел дрожащей рукой по лбу и вернулся в свой кабинет.
Ночь прошла, как обычно, все в доме спали; один Вильфор, как всегда, не ложился и работал до пяти часов утра, просматривая последние допросы, снятые накануне следователями, сопоставляя показания свидетелей и внося еще больше ясности в свой обвинительный акт, один из самых убедительных и блестящих, какие он когда-либо составлял.
Наутро, в понедельник, должно было состояться первое заседание сессии. Вильфор видел, как забрезжило это утро, бледное и зловещее, и в его голубоватом свете на бумаге заалели строки, написанные красными чернилами. Королевский прокурор прилег на несколько минут; лампа догорала; он проснулся от ее потрескивания и заметил, что пальцы его влажны и красны, словно обагренные кровью.
Он открыл окно; длинная оранжевая полоса пересекала небо и словно разрезала пополам стройные тополя, выступавшие черными силуэтами на горизонте. Над заброшенным огородом, по ту сторону ворот, высоко взлетел жаворонок и залился звонкой утренней песней.
На Вильфора пахнуло рассветной прохладой, и мысли его прояснились.
– День суда настал, – сказал он с усилием, – сегодня меч правосудия поразит всех виновных.
Его взгляд невольно обратился к окну Нуартье, к тому окну, где он накануне видел старика.
Штора была спущена.
И все же образ отца был для него так жив, что он обратился к этому темному окну, словно оно было отворено и из него смотрел грозный старик.
– Да, – прошептал он, – да, будь спокоен!
Опустив голову, он несколько раз прошелся по кабинету, потом, не раздеваясь, бросился на диван – не столько чтобы уснуть, сколько чтобы дать отдых телу, окоченевшему от усталости и от бессонной ночи за письменным столом.
Понемногу все в доме проснулись; Вильфор из своего кабинета слышал, один за другим, привычные звуки, из которых слагается повседневная жизнь: хлопанье дверей, дребезжание колокольчика г-жи де Вильфор, зовущей горничную, первые возгласы Эдуарда, который пробудился радостный и веселый, как пробуждаются в его годы.
Вильфор, в свою очередь, тоже позвонил. Новый камердинер вошел и подал газеты.
Вместе с газетами он принес чашку шоколада.
– Что это? – спросил Вильфор.
– Шоколад.
– Я не просил. Кто это позаботился обо мне?
– Госпожа де Вильфор. Она сказала, что вам надо подкрепиться, потому что сегодня слушается дело убийцы Бенедетто и вы будете много говорить.
И камердинер поставил на стол у дивана, как и остальные столы заваленный бумагами, золоченую чашку.
Затем он вышел.
Вильфор мрачно посмотрел на чашку, потом вдруг взял ее нервным движением и залпом выпил шоколад. Казалось, он надеялся, что этот напиток смертоносен, и призывал смерть, чтобы избавиться от долга, исполнить который для него было тяжелее, чем умереть. Затем он встал и принялся ходить по кабинету, с улыбкой, которая ужаснула бы того, кто ее увидел.
Шоколад оказался безвреден.
Когда настал час завтракать, Вильфор не вышел к столу.
Камердинер снова вошел в кабинет.
– Госпожа де Вильфор велела напомнить, что пробило одиннадцать часов и что заседание назначено в двенадцать…
– Ну и что же? – спросил Вильфор.
– …и спрашивает, поедет ли она вместе с вами?
– Куда?
– В суд.
– Зачем?
– Ваша супруга говорит, что ей очень хочется присутствовать на этом заседании.
– Ах, ей этого хочется! – сказал Вильфор зловещим тоном.
Камердинер отступил на шаг.
– Если вы желаете ехать один, я так и передам, – сказал он.
Вильфор молчал, нервно царапая ногтями бледную щеку.
– Передайте госпоже де Вильфор, – ответил он наконец, – что я хочу с ней поговорить и прошу ее подождать меня у себя.
– Слушаю, сударь.
– А потом придете побрить меня.
– Сию минуту.
Камердинер вышел, потом вернулся, побрил Вильфора и одел во все черное.
Затем он доложил:
– Госпожа де Вильфор сказала, что она вас ждет.
– Я иду.
И Вильфор с папками под мышкой, со шляпой в руке направился к комнатам жены.
У дверей он остановился и отер пот со лба.
Затем он открыл дверь.
Госпожа де Вильфор сидела на оттоманке, нетерпеливо перелистывая журналы и брошюры, которые Эдуард рвал на куски, даже не давая матери их дочитать.
Она была готова к выезду; руки были в перчатках, шляпа лежала на кресле.
– А, вот и вы, – сказала она естественным и спокойным голосом. – Боже мой, до чего вы бледны! Вы опять работали всю ночь? Почему вы не пришли позавтракать с нами? Ну что же, берете вы меня с собой или я поеду одна с Эдуардом?
Госпожа де Вильфор, как мы видим, задала множество вопросов, но Вильфор стоял перед ней неподвижный, немой, как изваяние.
– Эдуард, – сказал он наконец, повелительно глядя на ребенка, – поди поиграй в гостиной, мне нужно поговорить с твоей матерью.
Госпожа де Вильфор вздрогнула; холодная сдержанность мужа и его решительный тон испугали ее.
Эдуард поднял голову, посмотрел на мать и, видя, что она не подтверждает приказ Вильфора, продолжал резать головы своим оловянным солдатикам.
– Эдуард, – крикнул Вильфор так резко, что мальчик вскочил. – Ты слышишь? Ступай!
Ребенок, не привыкший к такому обращению, весь побледнел, трудно было бы сказать – от злости или от страха.
Отец подошел к нему, взял его за локоть и поцеловал в лоб.
– Иди, дитя мое, иди! – сказал он.
Эдуард вышел.
Вильфор подошел к двери и запер ее на задвижку.
– Боже мой, – сказала г-жа де Вильфор, стараясь прочесть мысли мужа; на губах ее появилось подобие улыбки, которая тотчас же застыла под бесстрастным взглядом Вильфора. – Боже мой, что случилось?
– Сударыня, где вы храните яд, которым вы обычно пользуетесь? – отчетливо и без всяких предисловий произнес королевский прокурор.
Госпожа де Вильфор вся затрепетала, точно жаворонок, над которым коршун суживает свои смертоносные круги.
Хриплый, надтреснутый звук – не крик и не вздох – вырвался из груди побледневшей до синевы г-жи де Вильфор.
– Я… я вас не понимаю, – тихо сказала она.
Она хотела встать, но силы изменили ей, и она снова упала на подушки оттоманки.
– Я вас спрашиваю, – продолжал Вильфор спокойным голосом, – где вы прячете яд, которым вы отравили моего тестя маркиза де Сен-Мерана, мою тещу, Барруа и мою дочь Валентину?
– Что вы говорите, сударь? – воскликнула г-жа де Вильфор, ломая руки.
– Ваше дело не спрашивать, а отвечать.
– Мужу или судье? – пролепетала г-жа де Вильфор.
